протяжно охнула…
В это время в окна и дверь громко застучали.
Есаул вскочил, прикрыв Елизавету буркой.
— Кто там? — крикнул он, как на пожаре.
За дверью ответили более спокойно:
— Красные. Откройте.
— Какие красные? Что за глупые шутки? — Есаул заметался по комнате в поисках кальсон.
Двери с грохотом распахнулись. В комнату ворвалось четверо.
Елизавета громко взвизгнула и нырнула с головой под бурку, оголив ноги.
Есаул никак не мог облачиться в мундир.
— Боевая тревога, господин Гребенников, — насмешливо сказал одни из красных, снимая со стены шашку и маузер — личное оружие командира сотни.
Это был Федор Владимиров.
Денщика тоже обезоружили, втолкнули в комнату белого как мел.
— В городе уже провозглашена Советская власть, а вы тут чем занимаетесь? — не то шутил, не то негодовал Федор. — Ну, готовы?
Есаул покорно наклонил голову.
— Бурку не позабудь, ваше благородие, — напомнил Терехов.
Бойцы засмеялись.
Есаул в сопровождении Терехова и еще трех бойцов ходил по постоям, поднимал казаков и отдавал приказ сложить оружие.
Карабины, пики, шашки сваливали возле поповского крыльца.
У конюшен уже стояли красные часовые.
К вечеру в Вилюйске был создан ревком. Ему и передана была часть трофеев: лошади, седла, фураж, пятьдесят карабинов, пять тысяч штук патронов для защиты Советской власти.
Остальное оружие и боеприпасы погрузили в трюм «Революционного». Надпись с названием парохода восстановили.
Пленные казаки тоже перешли во власть ревкома, который должен был обратить их в пролетарскую веру и потом сформировать из них красный отряд.
Есаула Гребенникова Федор забрал с собой, на борт «Революционного».
Из Вилюйска «Революционный» взял курс на Сунтары.
В Сунтарах Федор узнал на телеграфе неприятные новости: город Олекминск и село Мачу захватили белогвардейцы. Якутск пока что держится, но положение там опасное. Не сегодня-завтра город захватят белые.
Федор приказал капитану «Революционного» вести пароход в Якутск, на помощь Гудзинскому.
У самого устья Вилюя «Революционный» встретился с двумя пароходами. На их мачтах развевались белые флаги. С парохода, идущего первым, стали сигналить: «Сдавайтесь. Сопротивление бессмысленно». Федор подал команду: «К бою!» На борту «Революционного» было два станковых пулемета и сто двадцать бойцов, вооруженных винтовками. У белых было шесть пулеметов и свыше шестисот винтовок.
Второй пароход белых развернулся и стал поперек реки, а первый начал заходить справа, чтобы отрезать «Революционному» обратный путь.
«Революционный» первым открыл огонь, но силы были слишком неравные. На каждый выстрел белые отвечали свинцовым ливнем.
Молоденький пулеметчик с кормы ударил по палубе парохода, пытающегося подойти к «Революционному» сзади. Пулемет заело. Федор видел, как боец суетливо дергал затвор, стараясь его открыть, потом рука его замерла на затворе, голова откинулась. Не обращая внимания на свист пуль, Федор подбежал к пулеметчику. Тоненькая струйка крови стекала с виска. Безжизненные глаза пулеметчика безразлично смотрели на реку. Федор сгреб оставшиеся ленты с патронами и побежал на нос, к другому пулемету. На палубе лежали убитые и раненые. Второй пулеметчик тоже был убит.
— Прыгайте в реку и плывите к берегу! — крикнул Федор тем, кто еще остался в живых, и лег за пулемет.
Новенький пулемет захлебывался, подпрыгивая на обитой жестью палубе. Белогвардейцы отхлынули с правого борта, оставляя убитых. Федор оглянулся на секунду и увидел, как за борт «Революционного» бросаются красногвардейцы. Белые увидели плывущих по реке людей и открыли по ним огонь.
Ушел Федор с «Революционного» последним, расстреляв все патроны. В воде ему подвернулся лиственничный ствол. Вцепился в дерево, спрятал за ним голову. Заметили Федора, когда он уже выбрался на берег. Но рядом была родная тайга, она укрыла Федора.
Семенчик часто слышал от матери о деревне Кильдемцы и о купце Иннокентии, в доме которого он родился. Сбежав из типографии, Семенчик вспомнил об Иннокентии и стал расспрашивать, в какую сторону идти, чтобы добраться до села Кильдемцы.
Проплутав всю ночь, Семенчик к утру добрался до Кильдемцев. Пошатываясь от усталости, он вошел во двор купца. Навстречу вышла пожилая женщина с подойником. Пристально вглядываясь в нежданного гостя, она спросила:
— Вам хозяина? Он еще спит.
Семенчик улыбнулся женщине вымученной улыбкой и ответил, что ему не к спеху, он присядет вот здесь на бревне и подождет. Женщина кивнула в знак согласия и пошла в хотон.
Купец появился во дворе не скоро. Увидев молодого человек, дремавшего на бревне, он подошел и кашлянул.
Семенчик открыл глаза. Перед ним стоял седовласый старик с черными густыми усами. Круглые глаза старика смотрели удивленно. Семенчик догадался, что это и есть Иннокентий, встал.
— Здравствуйте, — учтиво поздоровался он.
— Здравствуй, — ответил купец. — Чей будешь, молодец, зачем к нам пожаловал?
— Я ваш крестник. — Улыбка юноши сразу расположила Иннокентия. — Семенчика помните? А мать мою зовут Майей, а отца — Федором.
— Федор… — повторил Иннокентий, вспоминая. — A-а, Федор!.. Ты сын Федора?.. Семенчик!.. Господи, сколько лет с тех пор прошло, дай бог памяти. Старуха, старуха!..
Из дома, опираясь на палку, вышла дряхлая женщина, кожа да кости.
— Харитина, помнишь Семенчика, нашего крестника?
— Отчего же не помню? Помню… — прошамкала старуха, глядя на гостя подслеповатыми глазами.
— Так вот он.
Тусклые глаза старухи ожили. Она поправила на голове старый платок:
— На отца похож, на Федора. Такой же лоб…
Семенчика как дорогого гостя ввели в дом и стали угощать. Расспросам не было конца. Харитина раза два всплакнула, слушая рассказ о мытарствах Майи с Семенчиком после того, как Федора посадили в тюрьму. О том, что был в Красной гвардии, Семенчик умолчал.
— Зря ты мать оставил в Маче, — упрекнул Иннокентий. — Почему не взял с собой?
— Шарапов не отпустил, — солгал Семенчик.
— А она знает, что ты ко мне поехал?
— Я сказал ей, что поеду на родину.
— Не надо было оставлять мать. Так можете потерять друг друга.
Узнав, что Семенчик окончил церковноприходскую школу, Иннокентий обрадовался.
— Да ты грамотный! А мне позарез нужен писарь. Оставайся у меня, если хочешь.
Семенчику некуда было податься: согласился.
Купец тут же принес конторскую книгу в попросил Семенчика разобраться в каракулях, написанных его рукой. Прочитать их было невозможно.
— Вот так и записываю, а назавтра сам не могу ничего понять. Давай пиши все сначала. — Он стал диктовать. — «Старику Марба пять аршин ситца… Стоимость — два безмена масла… Сыну Ньалбарытта пять аршин сукна на шубу — за корову… Жене Чоротто один лист табаку — за фунт масла… Старику Куллурутта десять аршин ситца — за трехгодовалого бычка…»
Семенчик писал под диктовку купца и думал: «Однако, ты живоглот, каких поискать. Дерешь с соседей по три шкуры за табак и ситец».
Купец был доволен конторщиком, но боялся,