он обернулся и помахал рукой.
Майя долго смотрела ему вслед. Он пошел вверх по скользкой дороге и свернул налево, в тайгу. Когда парень скрылся в лесу, Майя тоже медленно пошла домой. А дождь все лил и лил, словно хотел смыть с лица матери слезы. Но они все капали и капали, теплыми ручейками стекали но щекам…
Семенчик всю ночь шел, к утру добрался до хребта, перевалил его и по склону спустился вниз. Вдали засверкали кресты деревянного храма, а вокруг простиралось поле.
Тропа привела Семенчика к травянистому ручью, через который был переброшен кое-как сколоченный мостик. Под ним весело журчала вода. Семенчик сошел под мост, умылся, зачерпнул пригоршнями холодной воды и напился.
А еще ниже чернел длинный, узкий омут, поросший густым камышом. Семенчик увидел человека. Он сидел в долбленке и ставил верши. Семенчик присел на кочку и стал ждать. Наконец рыбак подогнал долбленку к берегу. Это оказался старик с продолговатым морщинистым лицом и каштановой с проседью бородой.
— Дедушка, вы мне не скажете, как найти Николая Толлора или Семена Чемета?
— А ты чей будешь? — приподняв берестяную посуду с рыбой, спросил старик.
— Я сын Федора Владимирова. Слышали о таком?
— А-а-а!.. — протянул старик. — Тебя зовут Семенчиком?
— Да. Откуда вы знаете? — удивился Семенчик.
Старик заулыбался, открыв беззубый рот, и сказал, что он и есть Толлор Николай. Раз Семенчику известно, что есть такой Николай, то почему бы Николаю не знать, что живет на свете Семенчик, сын Федора и Майи.
Старик обрадовался и нисколько не скрывал этого. Он пригласил Семенчика к себе домой. Расспросам не было конца. Семенчик ничего не стал скрывать от Николая и рассказал, что за ним охотится Федорка Яковлев и как он убежал из-под его носа.
Толлор помрачнел.
Дома Николай накормил гостя и уложил спать в чулане. Проснулся Семенчик, когда день уже клонился к вечеру. У Толлора сидели два старика. Один маленький, плешивый, сморщенный — Семен Чемет, второй высокий, сутулый, с белыми длинными волосами — Бороннур Афанасий.
— Не бойся, это свои, — сказал Толлор, доставая из табакерки щепотку табаку. — Мы тут о тебе говорили. Решили тебя спрятать, чтобы никакой Федорка не нашел. Не век же ему здесь рыскать. Мы все вот сильно виноваты перед твоим отцом с матерью. Ты, наверно, знаешь?..
Майя рассказывала сыну, что произошло в Намцах, да и Семенчик хорошо помнил пожар.
— Спасибо, что не держите зла. Пришел вот к нам… Мы и сами извелись за эти годы, — признался Николай.
Афанасий склонил седую голову, уставившись в пол, а Семен смущенно поглаживал свою плешину.
— Можешь верить, сынок, не выдадим, — сказал он.
— А я верю!..
— Так вот, — продолжал Толлор, — поживешь, пока тепло, в моем шалаше. Там я ночую, когда рыбачу. А там что-нибудь придумаем.
…Прожил Семенчик в Намцах до весны. Его поочередно прятали Николай, Семен и Афанасий.
VI
За осень и зиму Семенчик еще больше вытянулся, и теперь в нем трудно было узнать того подростка, который год с лишним назад работал в типографии. В расчете, на то, что его теперь не узнают, Семенчик рискнул пробраться в Якутск.
В первый же день он встретил в городе знакомого рабочего. От него Семенчик узнал, что многих рабочих типографии арестовали и сейчас большая нужда в наборщиках.
«Голос труда» — жалкая газетенка, шефствовал над ней трусливый, услужливый эсер Медынский. Газета часто выходила с опечатками. Опечатки эти были довольно странные: то возле цифры, обозначающей количество взятых Колчаком трофеев, появлялся лишний нуль и делал сообщение нелепым, или, наоборот, недоставало одного, а то и двух нулей. Все чаще Медынский вынужден был уведомлять читателей, что ввиду обнаруженных неточностей весь тираж газеты изъят.
А один случай не на шутку переполошил всех, особенно начальника Якутской контрразведки поручика Захаренко. Вместо «Голос труда» чьими-то стараниями напечатали «Голос урода». Ладно еще, что газета со столь броским названием не успела дойти к читателям, а то бы не сносить головы шефу. Его вызвали к начальнику контрразведки. Поручик Захаренко, рано располневший франт с желчным, неуравновешенным характером, стучал по столу кулаком, топал ногами:
— Сволочь!.. Большевик!..
Перепуганный Медынский стоял навытяжку, белее мела:
— Никак нет, вашбродь, не большевик… Вот вам крест!..
— Развел в типографии красную заразу!..
— Виноват, вашбродь…
— Знаю, болван, что виноват! Еще раз повторится, быть тебе в тюрьме. Камера для тебя уже готова!
Для ретивого поручика, верного стража введенных Колчаком порядков, наступили кошмарные дни. Один раз в неделю на заборах, на домах, а то и просто на улице появлялась большая листовка размером в газету, отпечатанная типографским способом. И озаглавлена она была броско: «Истинное положение». Листовки собирали толпы людей, любопытных разгоняли плетками. За «Истинным положением» охотились казаки, а еще больше рабочие, желающие знать правду о положении на фронте. Из листовок горожане узнавали, что Колчак терпит поражение за поражением.
Типография в Якутске была одна. Первое время начальник контрразведки считал, что «Истинное положение» набирают тут же, в типографии, тайком от начальства, и несколько раз произвел в цехах неожиданные обыски в надежде накрыть злоумышленников. Но обыски ничего не дали. В ход были пущены шпики, они следили за каждым рабочим типографии. Шпики с ног сбились, держали под наблюдением каждый дом, каждый квартал. И все тщетно.
А подпольная типография обосновалась в юртенке на берегу озера Талого. Жили в ней старик со старухой. Старик еще ничего, крепкий, по месяцам пропадал на поденке, пилил-рубил лес, а старуха — немощная, полуслепая, глухая. И если бы не квартирант, хозяйке хоть пропадай: ни печку истопить, ни воды принести. Теперь старик был спокоен — есть на кого старуху оставить. А что квартирант часто полуношничает — так молодой он, не ложиться же ему с петухами.
Не раз по пятам парня шел сыщик. Но Семенчик возвращался домой с невозмутимым спокойствием, как человек, у которого совесть чиста как стеклышко. Старая юрта, в которую Семенчик входил без опаски, тоже не вызывала у шпиков подозрений.
А между тем в этой юрте набирались листовки и печатались на гектографе. Шрифты и гектограф прятались под ороном больной старухи. Текст Семенчику давал корректор Сизых, пожилой кряжистый человек с хмурым лицом. Готовые листовки Семенчик ночью относил в лес, в условленное место, откуда их утром забирали. Бывало, человек с листовками нарывался на патрулей. Его, конечно, волокли в участок: «Где взял?» — «Нашел в лесу, забрал на курево. Добра столько выбросили. Не все забрал, там еще осталось». И вел казаков в лес. Действительно, под деревом