собаки, насколько он мог заметить. И внезапно ему вспомнилась кобыла, которую он держал в Мейплдареме для поездок на станцию. Когда бы он ни вошел в конюшню, она стояла там одна, полусонная, и все же она всегда бежала домой быстрее, чем на станцию, словно ей не терпелось поскорее снова очутиться одной в своей конюшне. «Я буду обращаться с ней ласково, – без всякой последовательности подумал он. – Буду очень осторожен». И все его стремления и наклонности к семейной жизни, которой насмешливая судьба, казалось, лишила его навеки, ожили с такой силой, что он незаметно для себя остановился, замечтавшись, против вокзала Саут-Кенсингтон. На Кингз-роуд какой-то человек вышел, пошатываясь, из трактира, наигрывая на концертино. Секунду Сомс наблюдал, как он бессмысленно топчется на тротуаре под неровные заливистые звуки своей музыки, потом перешел на другую сторону, чтобы избежать встречи с этим пьяным идиотом. Проведет ночь в полицейском участке! Бывают же такие ослы! Но человек заметил, что Сомс перешел от него на другую сторону, и поток благодушной брани понесся ему вдогонку. «Надеюсь, что его заберут, – злобно подумал Сомс. – Как это можно, чтобы такие негодяи шатались по улицам, когда женщины ходят одни?» Мысль эта возникла у него потому, что впереди шла какая-то женщина. Походка ее показалась ему странно знакомой, а когда она свернула за тот угол, к которому он направлялся, сердце его усиленно забилось. Он прибавил шагу, чтобы поскорее дойти до угла и убедиться. Да! Это была Ирэн; он не мог ошибиться, это ее походка. Она прошла еще два поворота, и у последнего угла Сомс увидел, как она завернула в свой подъезд. Чтобы не упустить ее, он пробежал эти несколько шагов, взбежал по лестнице и нагнал ее у самой двери. Он слышал, как щелкнул ключ в замке, и остановился около нее как раз в ту минуту, когда она, открыв дверь, обернулась и замерла в удивлении.
– Не пугайтесь, – сказал он, едва переводя дыхание. – Я вас увидел на улице. Разрешите мне зайти на минуту.
Она прижала руку к груди, в лице ее не было ни кровинки, глаза расширились от ужаса. Затем, по-видимому, овладев собой, она наклонила голову и сказала:
– Хорошо.
Сомс закрыл за собой дверь. Ему тоже нужно было прийти в себя, и, когда она прошла в гостиную, он целую минуту стоял молча, с трудом переводя дыхание, чтобы успокоить биение сердца. В эту минуту, которая решала все его будущее, вынуть сафьяновый футляр казалось как-то грубо. Однако у него нет никакого иного предлога, чтобы объяснить свой приход. И это неловкое положение вызвало в нем досаду на всю эту церемонию предлогов и оправданий. Предстояла сцена, ничего другого быть не может, и надо на это идти.
Он услышал ее голос, встревоженный, томительно-мягкий:
– Зачем вы пришли опять? Разве вы не поняли, что мне приятней было бы, чтобы вы этого не делали?
Он обратил внимание на ее костюм – темно-коричневый бархат, соболье боа и маленькая круглая шапочка того же меха. Все это удивительно шло к ней. У нее, по-видимому, хватает денег на туалеты. Он сказал отрывисто:
– Сегодня ваше рождение, я принес вам вот это. – И он протянул ей зеленый сафьяновый футляр.
– О нет, нет!
Сомс нажал замочек; семь камней сверкнули на бледно-сером бархате.
– Почему нет? – сказал он. – Просто в знак того, что вы не питаете ко мне больше дурных чувств.
– Я не могу.
Сомс вынул брошь из футляра.
– Дайте взглянуть, как это будет на вас.
Она отшатнулась и попятилась. Он шагнул к ней, протягивая руку с брошью к ее груди. Она снова отшатнулась.
Сомс опустил руку.
– Ирэн, – сказал он, – забудем прошлое. Если я могу, то и вы, конечно, можете. Давайте начнем снова, как будто ничего не было. Хотите?
В голосе его звучало невысказанное желание, а в глазах, устремленных на ее лицо, было почти молящее выражение.
Она стояла, прижавшись к стене, и теперь только судорожно глотнула – это был весь ее ответ. Сомс продолжал:
– Неужели вы действительно хотите прожить здесь всю жизнь, полумертвая, в этой жалкой дыре? Вернитесь ко мне, и я дам вам все, что вы хотите. Вы будете жить своей собственной жизнью, я клянусь в этом.
Он увидел, как ее лицо иронически дрогнуло.
– Да, – повторил он, – но теперь я говорю это всерьез. Я прошу от вас только одного. Я только хочу… я хочу сына. Не смотрите на меня так. Да, я хочу сына. Мне тяжело.
Слова срывались поспешно, так что он едва узнавал собственный голос, и он дважды закидывал голову назад, точно ему не хватало воздуха. Но вид ее глаз, устремленных на него, ее потемневший, словно застывший от ужаса взгляд привели его в себя, и мучительная бессвязность сменилась гневом.
– Разве это так неестественно? – проговорил он сквозь зубы. – Разве так неестественно желать ребенка от собственной жены? Вы разбили нашу жизнь, из-за вас все спуталось. Мы влачим какое-то полумертвое существование, и у нас нет ничего впереди. Разве уж так унизительно для вас, что, несмотря на все это, я… я все еще хочу считать вас своей женой? Да говорите же бога ради! Скажите что-нибудь!
Ирэн как будто сделала попытку заговорить, но у нее это не вышло.
– Я не хочу пугать вас, – сказал Сомс, смягчая голос, – Боже упаси. Я только хочу, чтобы вы поняли, что я не могу так больше жить. Я хочу, чтобы вы вернулись ко мне, хочу, чтобы вы были со мной.
Ирэн подняла руку и закрыла нижнюю часть лица, но глаза ее по-прежнему не отрывались от его глаз, словно она надеялась, что они удержат его на расстоянии. И все эти пустые мучительные годы – с каких пор? ах да, почти с того дня, как он познакомился с ней, – вдруг словно одной громадной волной встали в памяти Сомса, и судорога, с которой он не в состоянии был совладать, исказила его лицо.
– Еще не поздно, – сказал он, – нет, если вы только захотите поверить в это.
Ирэн отняла руку от губ, и обе ее руки судорожно прижались к груди. Сомс схватил ее за руки.
– Не смейте! – задыхаясь, сказала она. Но он продолжал держать их и старался смотреть ей прямо в глаза, которых она не отводила. Тогда она спокойно сказала: – Я здесь одна. Вы не позволите себе того, что позволили однажды.
Отдернув руки, точно от раскаленного железа, он отвернулся. Как может существовать такая жестокая злопамятность? Неужели все еще живет в ее памяти этот единственный случай насилия? И неужели это так бесповоротно оттолкнуло ее от него? И, не поднимая глаз, он сказал упрямо:
– Я не уйду отсюда, пока вы не ответите мне. Я предлагаю