уже совсем перемениться.
Партия Борецких усердно принялась возбуждать чернь с помощью подкупов, вина и разных убеждений. Особенно помогла ей пришедшая из Пскова весть о том, что Великий князь уже готовится к походу и поднимает псковичей на новгородцев. Начались шумные народные сборища и бурные веча. «Худые мужики вечники» звонили в колокола и кричали: «Не хотим великого князя Московского! Хотим за короля!» Московская сторона, состоявшая большей частью из людей степенных и зажиточных, в свою очередь говорила, что нельзя им, православным людям, отдаться за короля латинянина. От криков дело стало доходить до драк; легкомысленная боярская молодежь и буйная пьяная чернь бросали каменьями в своих противников и успели так их застращать, что многие степенные люди боялись показаться на вече. Таким образом, увлеченное партией Борецких, вече решило признать своим князем короля Казимира и отправило к нему посольство, во главе которого поставлены были два старых посадника, Димитрий Борецкий и Афанасий Астафьевич. Это посольство заключило с королем договорную грамоту почти на тех же условиях, на которых были основаны договоры с великими князьями Московскими. Только прибавлена была статья относительно неприкосновенности православной веры: королевский наместник на Городище должен быть веры греческой, а не латинской; при нем по обычаю состояли бы тиун, дворецкий и дружина, но последняя не более как из 50 человек.
Получив известие об этом договоре, Иван III поступил со свойственными ему расчетом и осмотрительностью. Прежде нежели предпринять поход, он не однажды отправлял к новогородцам послов с грамотами, в которых говорил, что они всегда были за родом Владимира Св. и никогда за великими князьями литовскими, призывал их к исправлению и обещал их жаловать. В то же время и митрополит Филипп писал в Новгород послания: он увещевал новогородцев не изменять православию и не отступать к латинскому государю; указывал на пример Византии, которая стояла до тех пор, пока сохраняла благочестие, и как заключила унию с Латиною, так и впала в руки поганых турок. Митрополит обращался также к нареченному владыке Феофилу, к духовенству, к боярам и купцам и убеждал их стоять за православие и удерживать народ от злых начинаний. Таким образом Московское правительство, гражданское и духовное, искусно затрагивало чувствительную струну в русском народе и в самом начале давало союзу Новгорода с Литвою вид измены православию и отступления в латинство{92}.
Увещания эти подействовали на значительную часть новогородцев; но партия Борецких заглушила их голоса на вечах криками: «Мы не отчина Московского князя. Мы вольные люди! Хотим за короля!» Московские послы возвращались без успеха.
Война сделалась неизбежна.
Великие бедствия, по народным преданиям, обыкновенно сопровождаются или предваряются разными знамениями и чудесными явлениями. Падение Новгорода, если верить новогородским летописцам, также имело свои предзнаменования. Например, великая буря сломала крест на Св. Софии; в притворе того же храма на гробах двух архиепископов, Симеона и Мартирия, показалась кровь; у Св. Спаса в Хутынском монастыре, колокола, называемые Корсунскими, звонили сами собою; а в одном женском монастыре (св. Евфимии) от иконы Богородицы из очей не раз истекали слезы и пр. Кроме того, в житии Зосимы Соловецкого рассказывается следующее предание. Преподобный отшельник прибыл в Новгород хлопотать об отдаче острова во владение его монастырю, и действительно получил от веча грамоту на это владение. Тут однажды он был в числе гостей, приглашенных Марфою Борецкою. Во время пира, сидя за столом, старец вдруг ужаснулся и сделался печален, но ничего не сказал. После он открыл другому соловецкому старцу, что в числе бояр, сидевших за столом, он увидал некоторых без голов. Впоследствии этим боярам действительно были отрублены головы по приказу великого князя.
Не торопясь, обдуманно, рассчитывая каждый шаг, приступил Иоанн Васильевич к решительным действиям против Новгорода. Сначала он совещался с матерью своей Марией, митрополитом Филиппом и ближними боярами; они дали ему совет, возложив упование на Бога, идти на новогородцев за их отступление и неисправление. После этой как бы малой или предварительной думы, Великий князь созвал великую думу, на которую съехались его братья, епископы, подручные и служебные князья, бояре, воеводы и дворяне. Тут он объявил о непокорстве и измене Новгорода, и спрашивал: идти ли на них немедленно? Ибо начиналось летнее время, а известно, что земля новогородская обилует реками, озерами, болотами и топями; прежние великие князья летом в нее не хаживали, а кто ходил, много людей терял. После долгих рассуждений, великая дума пришла к тому же решению, как и малая: возложить упование на Господа и Богородицу, идти немедля и наказать изменников. Тут, как и при всяком удобном случае, явно сказались старое соперничество Суздальского края с Новогородским и полное сочувствие московского населения к собиранию Руси под своим верховенством. К этому сочувствию еще присоединилось негодование на новогородцев, выставленных как бы отступающими от православия. Опираясь на это общественное сочувствие и даже одушевление, Иван III повсюду разослал приказ вооружаться и выступать в поход. В Новгород отправлены были «разметные грамоты»; в то же время Московский князь потребовал вспомогательных войск от своего шурина Михаила Борисовича Тверского и псковичей.
Иван III распределил поход следующим образом. Боярина Бориса Слепца отправил в Вятку, чтобы с вятчанами идти на Двинскую землю; к нему должен был присоединиться устюжский воевода Василий Образец с устюжанами. Собственно в Новогородскую область он послал две передовые рати: одна под главным начальством князя Даниила Холмс-кого должна была идти к Русе, и потом, соединясь с псковичами, напасть на Новгород с запада; другая под начальством князя Ивана Оболенского-Стриги пошла на Волочок и на Мету, чтобы ударить с востока. Меж тем Великий князь велел служить молебны и раздавать милостыни церквам, монастырям и нищим. Сам он усердно молился в Успенском соборе перед Владимирской иконою Богородицы и над гробами митрополитов: Петра, Феогноста, Киприана, Фотия, Ионы, а также в Чудовом монастыре у гробницы Алексея митрополита, потом в Архангельском соборе над гробами предков своих, начиная с Ивана Калиты. Наконец, взяв благословение у Филиппа митрополита, он торжественно выступил из Москвы 20 июня с главной ратью. Иван III не забыл взять с собой дьяка Степана Бородатого, который был весьма начитан в русских летописях и потому мог припомнить новогородцам все их прежние измены великим князьям. Столицу он поручил сыну своему Иоанну Молодому и брату Андрею Меньшому. Прочие его братья, Юрий, Андрей Большой и Борис, со своими дружинами участвовали в походе; а в Торжке присоединилась к нему тверская рать. Вступив в землю новгородскую, войска великокняжеские принялись ее жестоко опустошать, т. е. жечь, пленить и грабить; особым усердием к опустошению отличались, конечно, служилые