Он прямо как заведенный крутанулся на месте, дернул за ручку открывания дверей, и в автобус вошла девушка в бобровом пальто.
Навскидку я вспомню всего трех девушек за всю мою жизнь, которые с первого взгляда поразили меня чрезвычайной красотой. Одна – это худышка в черном купальнике, безуспешно пытавшаяся раскрыть оранжевый зонтик от солнца на пляже Джонс-бич около 1936 года. Вторая метнула свою зажигалку в бурого дельфина с борта карибского круизного судна в 1939 году. А третья была девушкой нашего вождя, Мэри Хадсон.
– Я сильно опоздала? – спросила она вождя, улыбаясь ему.
Точно также она могла бы спросить, не уродка ли она.
– Нет! – сказал вождь. Он взглянул несколько оторопело на ближайших к себе команчей и подал знак потесниться. Мэри Хадсон уселась между мной и мальчиком по имени Эдгар как-то там, у которого лучший дядин друг был бутлегером. Мы уступили ей изрядное пространство. Затем автобус тронулся, дернувшись как-то по-дилетантски. Все команчи до последнего сидели молча.
Пока мы возвращались к нашему обычному парковочному месту, Мэри Хадсон подалась вперед и стала увлеченно рассказывать вождю обо всех поездах, на которые не села, и о том, на который села; жила она в Дагластоне, на Лонг-Айленде. Шеф был весь на нервах. Он не только ничего не говорил вопреки обыкновению; он и ее едва слушал. Помню, как он ненароком сорвал набалдашник с рычага переключения скоростей.
Когда мы вышли из автобуса, Мэри Хадсон увязалась за нами. Уверен, что к тому времени, как мы достигли бейсбольного поля, на лице каждого команчи застыло выражение «бывают-же-девчонки-прилипалы». И, словно этого было мало, когда я с другим команчи подбрасывал монетку, чтобы решить, чья команда первой займет поле, Мэри Хадсон выразила желание поиграть с нами. Реакция на это последовала самая однозначная. Если до тех пор мы просто игнорировали ее женское присутствие, то теперь стали сверлить ее взглядами. В ответ она нам улыбалась. Это как-то обескураживало. Затем вмешался вождь, тем самым обнаружив свою тщательно скрываемую некомпетентность. Он отвел Мэри Хадсон в сторонку, чтобы команчи не грели уши, и как будто обратился к ней взвешенным, рассудительным тоном. В какой-то момент Мэри Хадсон его перебила, и все команчи прекрасно ее услышали.
– Но я хочу, – сказала она. – Я тоже хочу играть!
Вождь кивнул и попытался снова. Он указал в сторону внутреннего поля, влажного и ухабистого. Затем взял биту [Для редактора: не нашел готового перевода для regulation bat] и недвусмысленно взвесил ее. (регламентированная правилами)
– Мне все равно, – отчетливо сказала Мэри Хадсон. – Я проделала весь путь до Нью-Йорка – к дантисту и вообще – и буду играть.
Вождь снова кивнул и сдался. Он осторожно подошел к основной базе, где ждали Храбрецы и Воины, две команды команчей, и посмотрел на меня. Я был капитаном Воинов. Он вспомнил моего обычного центрового, который болел дома, и предложил, чтобы его место заняла Мэри Хадсон. Я сказал, что мне не нужен центровой. Вождь сказал, какого черта я хочу сказать, что мне не нужен центровой. Я был в шоке. Я впервые слышал, чтобы вождь ругался. Кроме того, я почувствовал, что Мэри Хадсон улыбается мне. Вместо ответа я взял камень и бросил в дерево.
Мы первыми заняли поле. В первом иннинге[23] никто не трогал центр поля. Со своей позиции на первой базе я периодически бросал взгляды за спину. И каждый раз Мэри Хадсон игриво мне махала. Она надела перчатку ловца – ничего другого не желала. Смотреть жалко.
Мэри Хадсон отбивала девятый мяч в составе Воинов. Когда я сообщил ей об этом, она скорчила гримаску и сказала:
– Ну, так поднажмите тогда.
И мы вроде как действительно поднажали. Ей пришлось отбивать в первом иннинге. По такому случаю она сняла не только перчатку ловца, но и бобровое пальто, и подошла к пластине[24] в темно-коричневом платье. Когда я дал ей биту, Мэри спросила, почему она такая тяжелая. Вождь оставил место арбитра за питчером[25] и подошел к Мэри с тревожным видом. Он сказал ей, что конец биты она может положить себе на правое плечо.
– Положила, – сказала она.
Он сказал ей не душить слишком биту.
– Не душу, – сказала она.
Он сказал ей не спускать глаз с мяча.
– Не спущу, – сказала она. – Не загораживай.
На первый брошенный ей мяч она хорошенько замахнулась и послала его над головой левого игрока. Хороший удар для обычного двойного[26], но Мэри Хадсон одолела аж тройной – в высокой стойке.
Когда улеглось мое изумление, перешедшее в потрясение и восторг, я взглянул на вождя. Казалось, он не столько стоял за питчером, как парил над ним. Он был совершенно счастлив. Мэри Хадсон помахала мне с третьей базы. Я тоже помахал ей. Я бы не удержался, даже если бы хотел. Оставив в стороне ее владение битой, она оказалась девушкой, которая способна помахать кому-то с третьей базы.
До конца игры она выходила с битой на базу каждый раз, как была ее очередь. Она почему-то терпеть не могла первую базу; никогда там не задерживалась. Как минимум трижды крала вторую.
Принимала мячи она хуже некуда, но мы так налегали на пробежки, что почти не замечали этого. Думаю, у нее получалось бы лучше, если бы она ловила навесные чем угодно, только не перчаткой ловца. Но она ни в какую ее не снимала. Говорила, она клевая.
За следующий примерно месяц она играла в бейсбол с команчами пару раз в неделю (очевидно всякий раз, как ходила к дантисту). В какие-то дни она садилась в автобус вовремя, в другие запаздывала. Иногда она щебетала без умолку, иногда просто сидела и курила сигареты «Херберт-Тарейтон» (с пробковым фильтром). Когда она сидела рядом с тобой, от нее чудесно пахло духами.
Однажды, в ненастный апрельский день, забрав нас, как обычно, в три часа на углу 109-й и Амстердам авеню, вождь повернул автобус на восток по 110-й улице и привычно покатил по Пятой авеню. Однако, он причесался влажной расческой, и на нем было пальто, а не кожаная ветровка, из чего я сделал вывод, что к нам присоединится Мэри Хадсон. Когда же мы просвистели мимо нашего обычного входа в парк, я в этом уверился. Вождь, как и в других подобных случаях, припарковал автобус на углу шестьдесят-какой-то улицы. А затем, чтобы безболезненно убить время для команчей, откинул спинку сиденья и повел новый рассказ о «Смеющемся человеке». Рассказ этот запомнился мне во всех