* * *
Если память и сердце грешат,Забывая пейзажи и лица, —Ничего не забыла душа,Даже если слегка притвориться.
То, чего не расскажут слова,То подскажут случайные звуки,Различимые ночью едва, —Эти признаки давней разлуки.
Под дневною бравадой моей,Болтовнёю незначащей, развеРазличишь горечь прожитых дней?А тем более, ежели — праздник.
И взлетает душа из окна,Чтоб себе же самой и присниться.Ничего не забыла она,Даже если слегка притвориться.
Природа без названия
Я не знаю имени этой птицы,И названья дерева у окна.Может, только чудится, только снитсяЭта незнакомая сторона?
Этот куст так похож на ракитник,А пичуга эта — на воробья.Имена гортанные на ивритеИзучаю с помощью словаря.
Ах, как машет крыльями эта пальма —Каждый лист наточенный, как кинжал.Полдень, обжигающий словно пламя,В перистую тень меня загнал.
Я не ностальгирую и не ною.Это лишь растерянность, а не грусть.Просто, надо фауну мне освоить,Просто — флору выучить наизусть.
Думаю, я выучу это кстати.Что мне стоит, собственно, подзубрить?Но боюсь, что времени мне не хватитВоробья на тополе позабыть.
* * *
Я долго созревал —Видать, — не та погода.И с дерева упалДвухтысячного года.
Я долго созревал —Видать, — не эта почва.И не подозревал,Как прорастал я прочноСквозь глину, чернозём,Через гранит и щебень.…И вырулил при томНа стрежень и на гребень,И так свободным стал —Вот вам и вся наука.
Я с дерева упал, —И более — ни звука.
Стихи прошлых лет
1975–1990 годы
* * *
Как этот день ни именуйте,Но, лёгким отлетев пером,Он весь принадлежит минуте,Когда ударил в небе гром.
И враз насквозь промокли флаги,Погасли пышные слова.Обрывки красочной бумагиПокоит чистая трава.Дождь разгоняет смрад угарный,Он машет саблею кривой.И яркий листик календарныйНесёт вода по мостовой.
* * *
Так что же с нами стало?Какой настал бедлам!И как нас разметалоНо разным по углам!
Ведь из одной мы глины,И из одной рекиТекущей так старинно,И волны так легки.
Из одного мы теста,Из одного костра.Куда нас, неизвестно,Развеяли ветра?
«Ау, — кричу я глухо, —Где ты, где он, где мы?»«Ау» — и глотнет ухоВ преддверии зимы.Ни колышка, ни хаты,Ни двери, ни окна.И вы не виноваты,И не моя вина.
Чего нам было мало?Ведь жили мы светло.Куда нас разметало?Куда нас разнесло?
И не свершится чудоНи завтра, ни сейчас.И эхо ниоткудаДоносится до нас.
* * *
Годы зрелые — высшая пробаГоды прошлые — ближняя даль.Там, где были отчаянье, злоба,Поселились любовь и печаль.
Под одной умещаются крышейИ в душе проживают одной,А душа поднимается выше,Не заботясь о доле иной,Умываясь прозренья слезамиСреди зноя, дождей и снегов,И прозревшими глядя глазамиНа вчерашних друзей и врагов;
Понимая: главнейшая проба —Что на поприще дел, а не слов,Что бесплодны обида и злоба —Плодотворны печаль и любовь.
* * *
И то — не основа,И то — не оплот,И кажется,Что не жил ты на свете.Но единственное свидетельство,Что время идёт, —Твои повзрослевшие дети.
И зимы пылили,И вёсны цвели,И осеньПлодами тебе улыбалась.Но единственное свидетельство,Что годы прошли, —То, что малоДрузей осталось.
Река стекленеет,И снова прилив,И снова листваСобирается падать.Но единственное свидетельство,Что ты ещё жив, —Твоя неугасшая память.
* * *
Я выстроил огромный домС одним-единственным окном.Так, чтобы видно было мнеВ моём единственном окне,Как занимается восход,Как солнце от земли идётК высоким вечным небесам.
Я этот дом построил сам.Но почему же среди дняТак сумерки гнетут меня,Потёмки целый день стоятВо всех углах?Зачем же яПостроил этот крепкий домС одним-единственным окном?!
* * *
Я ничего у вас не выторговал,Не растерял я ничего.Так наградите меня выговором,И запишите мне его.
Давно мне та награда светит —Ещё на это хватит сил.Пусть знают и друзья, и дети,Что я на этом свете жил.
Скажите мне, что я нахальноБолото ваше разбудил.Я связки надорвал — печально, —Пристойных не хватило сил.
Скажите, что загнусь я быстро,Поскольку в это дело влез.«…Но лучше — правду, чем — в министры,» —Сказал, мне помнится, Жорес.
* * *
Вся в ожидании надеждыС утра тревожится душа.Сомнамбулические веждыЯ открываю не спеша.
Понять пытаюсь — в чём же дело,Ведь я не юноша давно,Но хогь отяжелело тело —Душой воспрянуть мне дано.
Прошита красною строкоюТревоги жгучая вода.Ни отдыха и ни покоя,Благополучья не видать.
Мне помогать не собирались«Ни бог, ни царь и ни герой».На жизнь мне только лишь досталисьНадежды утренней порой.Но верю я, как верил прежде,Что я, братишки, «сам с усам»,А в чем исток моей надежды, —Ей-богу, я не знаю сам.
Творец
Отвергли, запретили и закрылиТяжелую присутственную дверь.И ярлыком постыдным наградили —Что делать и куда идти теперь?!
Он горько пил, потом опять работал.Никто его об этом не просил.Писал и переделывал он что-то,Над словом бился из последних сил.
Когда сквозь плач столица ликовала,Постыдным славословием греша,И лавры фарисеям раздавалаТрудилась неуёмная душа —
Когда подонки пироги делили,Он бился над очередной главой,И облака отечественно плылиНад рано поседевшей головой.
Своею смертью умер, слава богу,И что теперь об этом рассуждать,Мол, если б жил, то стать великим смог бы,Ещё народу свой талант отдать.
Как будто он, пройдя сквозь гнёт и бедыИ завершив судьбы тернистый срок,Тем не велик, что истину не предалИ душу от растленья уберёг.
Красный свет
Всю жизнь я шёл на красный свет,Хоть следом было:Зелёный, да ещё совет —И любо-мило.
Мне говорили: «Так нельзя», —Иль в этом свете,Жена и мама, и друзья,И даже дети.
На красный шёл, хоть он тернист,Зелёный — мягче,Но это был не дальтонизм,И я не мальчик.
В итоге получилось такВот этим летом,Что я, чудак или дурак, —Но вышел к свету.
* * *
— Не осуждай меня, мой друг,Я повторяю снова.Какой я есть, такой я есть,Я умер в полшестого.
— И ты меня не осуждай,Прости меня, мой друже.Какой я есть, такой я есть —Я просто просыпаюсь в шесть.
* * *