Трясучка, улыбаясь, грохнул кого-то щитом, дождь разрисовал его непомерный шрам ярко красным, подобно свежей ране. Война всё выворачивает наизнанку. Люди, от которых в мирное время веет угрозой, становятся и надеждой, и опорой, как только засверкает сталь.
Какой-то труп задевали ногами и переворачивали, со спины на живот и обратно. Струйка крови завивалась в грязной воде, под дождевыми пузырями. Отец Мечей размашисто опустился и расколол кого-то, как долото раскололо бы деревянного человечка. Утроба опять пригнулся за щитом, когда тот окатило кровью, омыло дождём, моросью капель.
Копья били во все стороны, наудачу — торопливая, бойкая неразбериха. Один наконечник нехотя скользнул по дереву, а потом юркнул в ладонь и сквозь неё, пригвождая руку к груди и толкая в жижу под ногами. Боец тряс головой, нет, нет, шарил по древку другой рукой, пока его топтали безжалостные сапоги.
Утроба щитом отвёл от себя кончик копья, в ответ сделал выпад мечом, кому-то попал под скулу, тот дрыгнул головой, потоком прорвалась кровь — и, падая, он издавал плавный гудящий звук, как будто запевал привычную песню.
Позади него показался офицер Союза в самой распрекраснейшей броне, которую Утроба вообще когда-либо видел, сплошь в гравировке золотых узоров. Он бестолково лупил запачканным грязью мечом, противостоя Чёрному Доу, и умудрился отбросить того на колени. Стой со своим вождём. Взревев, Утроба шагнул вперёд, башмак грохнул молотом по луже, взметая грязную воду. Не раздумывая рубанул поперёк чудесной кирасы, кромка меча прочертила блестящий желобок по всей искусной работе, пошатнув её обладателя. Снова вперёд, союзный стал поворачиваться, укол. Клинок Утробы скребнул по нижнему краю доспеха, на всю вошёл в тело офицера и вынес того назад. Утроба пытался совладать с рукоятью, горячая кровь липла к ладони, ко всей руке. Придерживал этого мужика, чтоб стоял прямо, налегая, выкручивая из него меч. Они качались в безумных обнимашках, посреди грязищи. Лицо прижато к щеке Утробы, скубит щетина, дыханье скрежещет прямо в ухо, и Утроба сообразил, что никогда не был так близок к Кольвен. Выбор сделан, ага? Выбор…
Хотения не всегда достаточно, и как сильно бы Горст ни хотел, он никак не мог там оказаться. Слишком много рвущихся в битву тел на пути. К тому времени, как он отрубил ногу последнему из них и откинул его в сторону, старый северянин уже пронзил Челенгорма прямо в живот. Горст заметил кровавое острие меча под золочёной окантовкой росистой от дождя брони. У генерала было наистраннейшее выражение лица, когда его убийца пытался вытащить из него свой клинок. Почти что улыбка.
Искупил.
Старый северянин, изворачиваясь, рванулся кругом, как только услышал Горстов вой, вытаращил глаза, поднимая щит. Длинный клинок глубоко врубился туда, раскалывая древесину, сдёргивая щит с руки, всаживая металлическую кромку ему в башку и отбрасывая в сторону, на землю.
Горст шагнул вперёд, докончить дело, но на его пути опять кто-то оказался. Как всегда. Едва ль не мальчишка, раскрутил топорик, крича. Наверное, обычная лабуда — сдохни, сдохни, тыры, тыры, тыры. Горст, само собой, был бы и рад сдохнуть. Но только не от такой дурацкой оказии. Он отклонил голову, дал топорику без вреда отскочить от латного наплечника, перекрутился, длинный клинок описал дугу в промозглой сырости. Мальчишка безнадёжно попытался его блокировать, но тяжёлое лезвие вырвало топорик из руки и широкой трещиной раскололо его лицо, выплёскивая мозги.
Острие меча что-то шепнуло ему, и Горст от пояса хлестнул назад — почуял ветерок у щеки, неприятно заныло под глазом. Пространство в орущей толпе разверзлось, бой от единой сплошной давилки разросся и расцвёл до густой поросли бестолковых вязких стычек в самом центре Героев. Все понятия строя, тактики, направлений, приказов и даже сторон испарились, как не бывало. Какое счастье, они только наводили бардак.
Какой-то, почему-то обнажённый по пояс, северянин стоял, встречая его, с самым большим мечом, когда-либо виденным Горстом. А повидать мне довелось немало. Чудовищно, нелепо длинный, словно ковался для великанов, тускло-серый металл переливался дождём, у рукояти выбита всего одна буква.
На вид он казался каким-то зловеще-безумным порождением художника, который никогда не был на поле боя. Вот только придурочные на вид, могут оказаться не менее смертоносны, чем придурочные на слух, а Горст уже выкашлял всю свою заносчивость в дыму Дома удовольствий Кардотти. Мужчина обязан воспринимать каждый бой, как последний. Неужто это последний? Будем надеяться.
Он откачнулся назад, осторожничая, когда противник вздёрнул локоть для бокового замаха, сдвинул щит, чтобы его встретить, сталь готова контратаковать. Но вместо взмаха северянин сделал выпад, пользуя громадный клинок, как копьё, наконечник устремился за край горстова щита и проскрипел внизу о нагрудник, сбивая его с равновесия. Финт. Тяга отскочить назад была мощнейшей, но он пересилил себя, не сводя глаз с лезвия, смотрел за кривой его пути под дождём, за идущей следом дугой радужных блёсток.
Горст извернулся вбок, и великий меч прошелестел мимо, задел локтевой щиток и распорол его в болтающуюся жестянку. Он уже колол сам, но кончик клинка поймал лишь падающую воду, а его полуголый соперник скользнул прочь. Горст отвёл оружие обратно для лютого секущего удара на высоте головы, но воин змеёй поднырнул под него, с остолбененной скоростью поднял великий меч одновременно со снижением взмаха Горста, лезвия звонко встретились — от такого перезвона занемели пальцы. Они распались, оба собраны, глаза северянина спокойно сосредоточены на Горсте, несмотря на барабанящий ливень.
Его оружие могло казаться пошлым реквизитом из балагана, но шутом этот человек явно не был. Установка, баланс, скос длинного клинка позволяли ему все варианты и обороны, и нападения. Навряд ли его техника отыщется в «Уложениях мечника» Рубиари, но то же касается и самого меча. Как бы ни было, мы оба — мастера.
Прежде чем Горст успел сдвинуться с места, между ними, спотыкаясь, вклинился союзный солдат, согнувшийся от раны в животе, черпая горстями собственную кровь. Горст нетерпеливо сшиб его с дороги щитом, прыгнул, вынося меч на полуголого северянина, но тот увернулся от выпада и парировал режущий полувзмах быстрее, чем Горст вообще мог бы представить возможным, глядя на такой кусок металла. Горст сфинтил вправо, перевёл влево, низким взмахом. Северянин был наготове и отскочил с линии удара, сталь Горста подровняла грязь, а потом перерубила ногу цепляющемуся за жизнь солдату, с визгом повергая его на землю. Ну так не стой на дороге, дурила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});