Горст оправился как раз вовремя, чтоб различить, как приближается великий меч, и, сбившись с дыхания, пригнулся за щитом. Лезвие врезалось в щит, прорубая громадную вмятину на уже побитом металле, жёстко выгибая его поверх предплечья Горста, вбивая его кулак ему же в рот. Но он устоял на ногах, отшагнул назад, чувствуя вкус крови. Щитом вперёд, всем телом врезался в северянина и отбросил его прочь, хлестнул прямым и обратным, высоко и низко. Северянин уклонился от верхнего, зато нижний зацепил его поперёк лодыжки, самым-самым кончиком, кровь подлетела в воздух и подогнулось колено. Один — ноль, я веду. А теперь закончим.
Горст стеганул на противовзмахе, краем глаза поймал какое-то движение, поменял угол удара и широко, наотмашь с рёвом, открывая плечо, врезал карлу по виску шлема, так сильно, что того подкинуло в воздух и вверх тормашками насадило на забор из копий. Горст рванулся обратно, занося клинок, как косу, но северянин откатился, проворно, как белка, и вскочил на ноги в тот самый миг, когда меч Горста взметнул ливень грязной воды рядом с ним.
Горст поймал себя на том, что улыбается, когда они опять встали друг перед другом, и битва — лишь сырой кошмар вокруг них. Когда я в последний раз так, по-настоящему, жил? И жил ли хоть когда-то? Его сердце качало огонь, его кожа пела под дождевыми струйками. Все разочарования, препятствия, провалы теперь ничто. Каждая тонкость вырисовывалась чётко, словно пламя во тьме, каждый миг длился эпоху, каждое мельчайшее движение, его или его противника, рассказывало собственную повесть. Здесь есть лишь победа или смерть. Северянин ответил улыбкой, когда Горст стряхнул разгромленный щит с руки прямо в грязь, и кивнул. И мы находим друг друга, и узнаём, и понимаем друг друга, и сходимся как равные. Как братья. Здесь есть почёт, но нету пощады. Малейшая поблажка с одной стороны являлась бы оскорблением умению другой. Поэтому Горст кивнул в ответ, но, ещё не подняв головы, он уже разворачивался в прыжке.
Северянин поймал его меч на свой, но у Горста всё ещё оставалась свободная рука, и он взвизгнул, с размаху глухо впечатывая кольчужный кулак в голые рёбра. Северянин, хрипя, извернулся боком. Горст нацелил новый хлёсткий удар в лицо, но тот одёрнулся прочь и навершие великого меча вылетело из ниоткуда, и Горст едва-едва вжал подбородок достаточно, чтобы металлическая болванка разминулась с его носом на конский волос. Он поднял взгляд, чтоб увидеть, как северянин взвился на него с высоко занесённым мечом, уже опускающимся вниз. Горст заставил подкашивающиеся ноги отскочить ещё раз, перехватил свой уже зазубренный клинок обеими руками и поймал длинное лезвие своим. Металл заскрипел, серая кромка вгрызлась в кальвесову сталь и, с немыслимой, невозможной остротой сточила с его клинка яркую, светлую стружку.
Сила столкновения откинула Горста назад, он заскользил, непомерно-огромный меч держался совсем рядом с его лицом, глаза съехались в точку на острой кромке в дождевых каплях. Обрёл опору — его пятки стукнулись о труп, и их качающееся противоборство застыло на месте. Он попытался пинком подсечь ногу северянина, но тот блокировал удар коленом, да привалился ближе, лишь сплетая их всё теснее. Они перхали и брызгали друг в друга слюной, крепко схваченные вместе. Клинки царапались и выли, когда они смещали равновесие в ту или иную сторону, перекручивали рукояти тем или иным способом, делали рывки тем или иным мускулом, оба в отчаянных поисках хоть малейшего, крохотного преимущества, и ни один не способен его найти.
Остановись, мгновение. Горст не знал об этом человеке ничего, даже не знал его имени. И всё равно мы связаны крепче влюблённых, ибо у нас один на двоих этот прозрачный и чистый, сияющий осколочек времени. Обращены лицом друг к другу. И к смерти, вечному третьему на нашей скромной пирушке. Зная, что всё может кончиться одной кровавой секундой. Победа и поражение, забвение и слава в совершенной, абсолютно равновесной пропорции.
Остановись, мгновение. И пускай он, не щадя сухожилий, рвётся положить ему конец — Горст желал бы продлить его на века. И превратимся мы в камни, ещё два Героя встанут в круг, застывшие в битве, и вокруг нас нарастёт трава. Памятник великолепию войны, доблести поединка — вечная схватка единоборцев на благородном поле…
— Ох, — сказал северянин. Давление ослабло. Клинки скользнули, расставаясь. Он отшатнулся назад под завесу дождя, моргнул сперва Горсту, потом снова — опустив взгляд, глуповато приоткрыв рот. Одной рукой он всё ещё держал великий меч, острие подволакивалось, пропахивая по земле борозду-канавку с водой. Он потянул другую руку, и мягко дотронулся до копья, торчащего из груди. По древку уже сбегала кровь.
— Такого я не ждал, — сказал он. А потом рухнул, как камень.
Горст стоял, мрачно опустив глаза. Казалось, прошло много времени, вот только скорее всего — один миг. И нет ответа, откуда пришло копьё. Это битва. Тут в них нет недостатка. Он выдавил паристый вздох. А, ладно. Пляшем дальше. Старик, что убил Челенгорма, барахтался в грязи на расстоянии всего лишь шага, да взмаха мечом.
Он сделал шаг, поднимая выщербленную сталь.
А потом его голова взорвалась белым светом.
* * *
Ручей видел всё, что случилось — среди напора тел, мотаясь под ударами и толчками со всех сторон. Его собственное тело совсем оцепенело от страха. Он видел, как Утроба повалился вниз, покатился в грязь. Видел, как Дрофд встал над ним — и его тоже зарубили. Видел, как Вирран принял бой с этим бешеным быком в облике союзного солдата, бой, что длился лишь несколько диких, неистовых мгновений, слишком быстрых, чтобы он уследил. Увидел, как Вирран падает.
Он вспомнил, как Утроба указал на него перед карлами Чёрного Доу. Указал на него, ставя в пример, как надо поступать. Впереди него с криком повалился воин, и пространство расчистилось. Делай, как надо — вот и всё. Стой за своего вождя. Не теряй головы. Как только союзный сделал шаг навстречу Утробе, Ручей сделал шаг навстречу союзному, с невидимой для того стороны.
Делай, как надо.
В последний миг он выкрутил запястье — и плоская поверхность ручьёва меча попала солдату в висок, повергая его с плюханьем в топкое месиво. И это было последним, что видел Ручей, перед тем как топот сапог, клубки копий, кривые оскалы лиц прихлынули снова.
* * *
Утроба проморгался, потряс головой, затем, когда рвота обожгла гортань, решил, что так делу не поможешь. Перекатился, стеная, как дьявол в аду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});