Железноглав решил, что сейчас лучше всего предпринять второе срочное отступление. И не отводил глаз от оружия Чёрного Доу — на случай, если понадобится отступать ещё более срочно. На этот бой он стремился не больше того, с Союзом. Даже меньше, если уж на то пошло, но, на счастье, Золотой не устоял перед искушением сунуть свой сломанный нос.
— Я с тобой, вождь! — вякнул он. — С тобой везде и всюду!
— Серьёзно? — Доу повернулся к нему, презрительно оттопыривая губу. — Ох, ебутся ж кони, как же мне повезло! — И он оттолкнул плечом Золотого и повёл своих людей к стене.
Когда Железноглав обернулся, то увидел, что Кёрнден Утроба буравит его взглядом из-под седых бровей.
— Что? — огрызнулся он.
Утроба продолжал всё также буравить взглядом.
— Сам знаешь что.
Он покачал головой, оттерев на ходу Железноглава и Золотого. Как на боевых вождей, на этих двух без слёз не взглянешь. Как на мужчин, по правде говоря, тоже — вот только Утроба видывал и похуже. Самовлюблённость, трусость и жадность нисколько не удивляли его в последнее время. Вот такие вот настали времена.
— Два ёбаных слизняка! — Доу шипел под дождём, когда Утроба подошёл к нему. Он вонзил когти в известняковую кладку, расшатал и выдрал камень, и стоял, играя всеми мышцами. Беззвучно шевелились и кривились губы, как будто бы он не знал — запустить ли булыжник вниз с горы, вдолбить ли его в чей-то череп, а то и вовсе разбить им собственное лицо. Под конец он недовольно заворчал и беспомощно положил камень обратно на стену. — Стоило б их убить. Может, так и сделаю. Может, так и сделаю. Сожгу, нахуй, обоих.
Уторба вздрогнул.
— Не знаю, будут ли они гореть в такую погоду, вождь? — Он рассмотрел Детей за пеленой дождя. — И, по-моему, скоро убийств хватит на всех. — Численность Союза там, внизу — наводила ужас, и, насколько он мог разобрать, они строились боевым порядком. Собирали шеренги. Полным-полно плотно сомкнутых шеренг. — Похоже, выступают.
— С чего им мешкать? Железноглав постарался, приветил тварей. — Доу гневно засопел и фыркнул, точно бык готовый ринуться в бой, на сырости курилось дыхание. — Можно решить, что вождём быть легко. — Он поразминал плечи, будто цепь давила на них чересчур тяжко. — Но это как тащить на себе по грязи блядскую гору. Тридуба говорил мне. Говорил — каждый правитель остаётся один.
— Позиция по-прежнему наша. — Утроба посчитал, что лучше свернуть в положительную сторону. — И дождь нам поможет.
Доу лишь понуро рассматривал пустую ладонь, разводя пальцы.
— Стоит их раз окровавить…
— Вождь! — Какой-то боец пробивался сквозь толпу промокших карлов, плечи его куртки потемнели от сырости. — Вождь! На Долгорукого в Осрунге круто давят! Они за мостом, бои на улицах, нужно, чтоб кто-то оказал ему… Гах!
Доу схватил его за шкирку, грубо рванул вперёд и наставил лицом в сторону Детей, где копошилась жирная куча союзных. Совсем как муравьи на разорённом муравейнике.
— Видать, у меня тут дохуя лишнего народу без дела? Ну? Как считаешь?
Боец сглотнул.
— Нет, вождь?
Доу пихнул его, спотыкающегося, обратно, и Утроба успел выбросить руку и поймать его, пока тот не упал.
— Передай Долгорукому держаться изо всех сил, — бросил через плечо Доу. — Может, по ходу дела вышлем кое-какую подмогу.
— Передам. — И боец шустро метнулся назад и вскоре пропал в толчее.
Герои окутало необычной, похоронной тишиной. Лишь разрозненные бормотки, приглушённый звон амуниции, мягкое мерное постукивание дождя по металлу. Внизу, на Детях, кто-то затрубил в рожок. Скорбный напев, казалось, выплывал прямо из дождя. А может, напев был как напев, а скорбным был сам Утроба. Гадая, кто из всех этих людей, до того как сядет солнце, убьёт, а кто — сам будет убит. Гадая, которым из них Великий Уравнитель уже положил на плечо свою холодную руку. Гадая, положил ли ему. Он закрыл глаза и пообещал себе, что если выберется отсюда живым, то уйдёт на покой. Точно также как дюжину раз прежде.
— Похоже, пора. — Чудесная протягивала руку.
— Айе. — Утроба принял её, и пожал, и посмотрел ей в лицо — её скулы тверды, щетинистые волосы черны от влаги, вниз от виска белела полоска шрама. — Не умирай, угу?
— Пока не собиралась. Держись рядом, постараюсь заодно не дать умереть и тебе.
— Замётано. — И все они хватали друг друга за руки и шлёпали друг друга по плечам — последний миг товарищества перед кровопролитием, когда ты чувствуешь себя связанным с ними теснее, чем с собственной семьёй. Утроба сцеплял руки с Потоком, и Скорри, и с Дрофдом, и даже с Трясучкой, и начал выискивать среди чужих рук громадную лапищу Брака, а потом до него дошло, что тот лежит позади них, под слоем дёрна.
— Утроба. — Весёлый Йон, и по его жалобному виду ясно, зачем он пожаловал.
— Айе, Йон. Я им скажу. Знаешь же, что скажу.
— Знаю. — И они пожали руки, и у Йона уголок рта свело судорогой, что могло означать улыбку. Всё это время Ручей просто стоял, тёмные волосы налипли на бледный лоб. Стоял и смотрел в сторону Детей так, словно смотрел в никуда.
Утроба взял ладонь парня и стиснул.
— Просто делай что надо. Стой со своей командой, стой со своим вождём. — Он слегка придвинулся. — Не дай себя убить.
Ручей вернул рукопожатие.
— Айе. Спасибо, вождь.
— Где Вирран-то?
— Отриньте страх! — И он подошёл сквозь дождь и безрадостную толпу, растолкав всех плечами. — Вирран из Блая средь вас!
По каким-то лишь себе понятным причинам он снял рубаху совсем и стоял средь них голый по пояс, с Отцом Мечей на плече.
— Клянусь мёртвыми, — присвистнул Утроба. — Ё-моё, с каждым разом ты одет всё легче.
Вирран запрокинул голову и проморгался под дождём.
— В такой ливень я рубах не ношу. Мокрая рубашка мне соски натирает.
Чудесная покачала головой.
— Что только не служит загадочности геройского обличья.
— Есть такое. — Вирран хмыкнул. — А что, Чудесная? Тебе мокрая рубашка не натирает соски? Отвечай же.
Она пожала ему руку.
— Свои соски береги, Щелкунчик. Я-то со своими управлюсь.
Всё вокруг стало отчетливым. Застывшим и тихим. Доспехи, с переливами от разводов. Меха, сырые и свалявшиеся. Ярко раскрашенные щиты в каплях влаги. Перед Утробой вспыхивали лица. Ухмыляющиеся, строгие, лихие, напуганные. Он вытянул руку, и Вирран накрыл её своей, лыбясь всеми зубами.
— Готов?
У Утробы всегда отыщутся сомнения. Он их ел, ими дышал, с ними жил двадцать лет, а то и больше. Без этих тварей едва ли проводил хоть минутку. Каждый день, с тех пор, как схоронил братьев. Но теперь сомненьям не время.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});