Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время мне казалось, что "коммунисты" и "снисхождение" — понятия несовместимые. И хотя (с тех пор как мы находились в тюрьме) отношение к нам превосходило все ожидания и из газет мы постоянно узнавали о снисхождении к "пяти злам", я по-прежнему ничему не верил. Вскоре после начала "движения против трех и пяти зол" несколько преступников, совершивших ряд крупных хищений, были преданы смертной казни. На страницах газет разоблачалось казнокрадство многих капиталистов, появились сообщения о хищениях, контрабанде, взятках, а также присвоении казенных денег и других преступлениях. Эти сообщения я невольно сопоставлял с самим собой. У меня были свои суждения по поводу таких утверждений, как "зачинщик должен понести наказание", "совершивший преступление под угрозой заслуживает снисхождения", а "отличившийся достоин награды". Мне казалось, что эти примеры великодушия, даже если они абсолютно достоверны, ко мне неприменимы, так как я был "главным зачинщиком" и относился к тем, кого следовало наказывать.
Исповедь и снисхождение
"Я, Пу И, потерял совесть. Правительство относится ко мне столь гуманно, а я сокрыл эти вещи, нарушил распорядок тюрьмы, нет, нарушил закон государства. Эти вещи не мои, они народные. Только сегодня я понял это и решил больше ничего не утаивать".
Я стоял в приемной перед начальником тюрьмы, низко опустив голову. На столе, возле окна, сияли 468 драгоценностей. Если "моя откровенность по собственной инициативе" сможет меня спасти, если политика великодушия подтвердится по отношению ко мне, то пусть они сияют себе на здоровье.
Начальник тюрьмы внимательно посмотрел на меня и кивнул:
— Садитесь. — В его голосе я услышал нотку надежды. — Вы, наверное, испытываете угрызения совести? — спросил начальник.
Я сказал, что все это время не находил себе места. Я боялся признаться, боялся, что за откровенность не получу снисхождения.
— Почему же? — Начальник тюрьмы улыбнулся уголками губ. — Не потому ли, что вы император?
Я вздрогнул и признался:
— Да, начальник.
— Ничего удивительного в этом нет. Ваше прошлое не могло не повлиять на ваши взгляды. Я же, со своей стороны, могу лишь повторить: политика коммунистической партии и народного правительства — это политика дела. Коммунисты слов на ветер не бросают. Независимо от социального положения в прошлом, все, кто откровенно признают свои ошибки, могут рассчитывать на снисхождение. Тем, кто успешно проходит перевоспитание, срок наказания может быть снижен, а отличившиеся в работе могут быть удостоены награды. Все в человеке. Свыше года вы скрывали драгоценности, не передавали их властям и нарушали тем самым тюремные порядки. Но раз сегодня, признав свою ошибку, вы сами пришли и откровенно обо всем рассказали, значит, вы раскаялись, и я решил вас не наказывать.
Он велел стоявшему за дверью надзирателю разыскать работника камеры хранения и, когда тот пришел, приказал:
— Пересчитайте и примите все эти вещи. Выдайте Пу И расписку.
Этого я никак не ожидал. Я вскочил с места.
— Нет, расписки мне не надо. Если правительство не считает нужным их конфисковывать, я хочу преподнести их в дар.
— Все же мы их для вас сохраним. Будьте добры, проверьте опись.
Начальник встал, собираясь уходить.
— Я ведь давно вам говорил, что для нас более ценными являются люди.
С распиской на 468 драгоценных украшений я вернулся в тюремную камеру. Там в это время шел семинар: разбирали проблемы, поднятые в книге "Как Китай стал колонией и полуколонией", которую мы изучали на занятиях. Занятие прервалось, а присутствующие с одобрением отнеслись к моему поступку.
— Лао Пу, мы восхищаемся тобой!
Теперь они уже не называли меня господином Пу, а обращались, как и ко всем, "лао" — старина. Когда я впервые услышал это обращение, мне оно показалось еще более неблагоразумным, чем "господин". Но сегодня мне было приятно его слышать.
— Старина Пу, твой поступок раскрыл мне глаза!
— Старина Пу, никогда не думал, что ты такой храбрый.
— Старина Пу, спасибо тебе, что своим примером ты позволил мне еще больше увериться в великодушной политике правительства, — и т. д.
Замечу, что с тех пор, как я стал стирать и чинить свою одежду, мой внешний вид приобрел еще более неприглядный вид, и уважение ко мне в камере заметно уменьшилось. Некоторые даже за глаза называли меня "бацзаши" (место в Харбине, где раньше торговали всяким тряпьем). В учении я проявлял свое полное невежество, и это вызывало смех заключенных. Иными словами, я хорошо понимал, как выгляжу в их глазах. Теперь же они наперебой хвалили меня, и я был несказанно рад.
В тот же день во время отдыха я услышал, как бывший посол Маньчжоу-Го в Японии Лао Юань рассказывал кому-то о случившемся. Лао Юань был человеком крайне проницательным. В мгновение ока он успевал обдумать столько, сколько другим хватило бы на целый день. Его слова глубоко запали мне в душу:
— Старина Пу — человек умный. Он сумел сам, по своей инициативе, рассказать об этих украшениях и поступил правильно. На самом деле, такое сколько ни скрывай, все равно не скроешь: правительство легко узнало бы обо всем. У правительства значительно больше сведений о нас, чем мы думаем. Вспомните газетные материалы судебных дел по борьбе против "трех и пяти зол", и вы сразу поймете. Миллионы людей снабжают правительство информацией. Даже то, о чем вы давно забыли, превращается в материал и оказывается в руках правительства.
По его словам, мое вранье в автобиографии теперь вряд ли удастся скрыть.
Все это было так, но пока надо мной не висела угроза, я никак не мог на это решиться, Теперь, как только в газетах появлялось слово "снисхождение", я прочитывал весь материал с начала до конца.
Движение против "трех и пяти зол" приближалось к концу. Стали появляться многочисленные сообщения о прекращении судебных дел. Лао Ван в прошлом был судьей, и я нередко изучал с ним опубликованные в газетах судебные материалы. Позднее, когда мне велели написать о преступлениях японских захватчиков на Северо-Востоке, я стал думать по поводу всего этого еще больше.
Готовясь к рассмотрению дел японских военных преступников, китайское правительство приступило к необходимым расследованиям и призвало военных преступников Маньчжоу-Го представить сведения о злодеяниях японских бандитов на Северо-Востоке.
Кто-то задал служащему тюрьмы вопрос: "Можно ли писать не только о японских бандитах, но и о других?" Тот ответил: "Конечно, можно. Только главное — это все же преступления японских бандитов". Я невольно забеспокоился: о каких "других" он намерен написать? Другие, конечно, китайцы, а среди них самый большой преступник, конечно, я! Не захотят ли и мои родственники написать немного о "других"?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Родители, наставники, поэты - Леонид Ильич Борисов - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика