Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

Поглядывая в сторону берега, Тейшейра обратил внимание на нескольких человек, расхаживавших по палубе каравеллы. Вдоль берега в обе стороны катились телеги, запряженные низкорослыми быками и доверху нагруженные ярко-зеленым сахарным тростником. Каноэ по большей части уже отплыли. Он раздумывал, не велеть ли матросам спустить баркас на воду, чтобы доставить его на берег. Там его ждали инструкции Переша — инструкции, касавшиеся зверя. Но сейчас более уместен был бы учебник по бальзамированию. Или молитвенник. Не успел он перейти от этих мыслей к делу, как увидел, что от одного из пирса отчалила большая лодка — гребцы-негры с силой налегали на весла. Ближе к корме сидел белый. Тейшейра смотрел, как лодка приближается.

— Дон Жайме Тейшейра! Дон Жайме Тейшейра! Дон Фернан де Меллу, губернатор Сан-Томе, почитает за честь узнать о вашем прибытии и велит мне, дону Перу де Синтре, доставить вас к нему, чтобы он смог самым сердечным образом вас поприветствовать…

Когда Тейшейра спускался по веревочной лестнице, у него затряслись ноги. Все еще слаб, отметил он. Негры снова налегли на весла. Вместо того чтобы вернуться к пирсу, они направились прямо к берегу, спрыгнули в воду и последние двадцать футов подтягивали к нему лодку с оставшимися в ней двумя пассажирами. Болтовня дона Перу лилась на Тейшейру, пока он, пошатываясь, поднимался по галечному откосу, дивясь отсутствию качки, совершенно непривычному после стольких месяцев на борту «Ажуды». Каравелла называлась «Пикансу», командовал ею дон Руй Мендеш де Мешкита, и была она первой из флота Мины, прибывшей в этом году, целый месяц тому назад, с разрешения дона Афонсу да Торреша, что, по словам Перу, может вызвать сильнейшее раздражение у дона Кристобаля де Аро, чей контракт действителен на всем побережье вплоть до мыса Санта-Катарина, в зависимости от того, будут ли пассаты в этом году сильными или слабыми, поздно ли они начнутся и в нужном ли направлении будут дуть… Тейшейра слушал его вполуха, пока они шли вдоль берега. В воздухе разливался какой-то звук, слышимый лишь в те мгновения, когда дон Перу умолкал, чтобы перевести дыхание, — это было непостижимо радующее слух завывание, очень тихое, прерываемое короткими паузами. Наконец Тейшейра жестом велел Перу замолчать и тогда понял, что это пение.

— Это поют негры, которые измельчают тростник, — пояснил Перу.

Он указал куда-то поверх корявых сараев, мимо которых они проходили, и Тейшейра догадался, что имеются в виду те крыши, которые он видел с корабля. Но как раз в то время, когда у него появилась возможность прислушаться к пению, оно внезапно оборвалось.

— А, — сказал Перу. — Это, должно быть, дон Фернан. Они всегда умолкают, когда он проезжает мимо. Его мутит от этого воя. Пойдемте, мы должны встретиться с ним в форте.

Форт оказался чем-то вроде палаццо, выстроенного целиком из дерева и крытого тростником, как и все остальные здания на острове. Со всех сторон он был окружен приподнятой террасой, а у каждого из четырех углов стояло по маленькой пушке: орудия эти имели вид более декоративный, чем где-либо еще. Над одной из пушечек стояли двое человек. Один на что-то показывал, а другой, кивавший и смеявшийся, был не кем иным, как доном Франсишку. Увидев Тейшейру, он перестал смеяться.

Дон Фернан де Меллу подошел к нему и отвесил глубокий поклон. Был он среднего роста, плотный, с тяжелой челюстью и двойным подбородком. Водянисто-голубые глаза совсем не гармонировали с грубыми чертами лица, из-за чего Меллу странным образом походил чуть ли не на ребенка: вечно зреющая юность на грани вечно зреющей раздражительности. С Тейшейрой он говорил осторожно, общими словами, словно обращался к толпе, которая собралась лишь для того, чтобы услышать его мнение. Когда с приветствиями было покончено, все четверо проследовали внутрь и принялись обсуждать пополнение запасов провианта на «Ажуде»: договорились о ценах, кратко обговорили количество и качество продуктов. Дон Франсишку торговался с Меллу, а Тейшейра, глядя на них, все сильнее озадачивался простотой, с которой проходили эти переговоры. Меллу был притчей во языцех во всех Индиях как человек, отказавший в поставах провианта голодающему гарнизону Мины из-за того, что те не могли расплатиться золотом. Положим, с тех пор минуло почти десять лет, но ходили и другие слухи, причем куда более страшные, а теперь вот Главный Лавочник Гвинейского побережья смиренно соглашается со всем, что предлагает этот тупой дон Франсишку. Погрузку начнут сегодня же вечером и управятся за три дня, а может, даже за два. Тейшейра и дон Перу наблюдали за тем, как эти двое перешучиваются и добродушно препираются, причем последний не прилагал никаких усилий, чтобы скрыть, как изумлен он столь неожиданным преображением губернатора Сан-Томе. Пока они все еще обменивались последними рукопожатиями и Меллу с горестным восхищением признавал, что иметь дело с доном Франсишку даже тяжелее, чем с самим королем Маноло, Тейшейра перебил их, спросив об адресованной ему депеше.

Оба умолкли. Меллу обернулся к дону Франсишку, и дон Франсишку прочистил горло.

— Все улажено, — начал он хриплым голосом. — Я уже просмотрел ее. Мы должны следовать прежним курсом. — Он сделал паузу. — Ваша болезнь заставила меня принять соответственные меры, и, будучи, то есть, хочу я сказать, учитывая, что я являюсь капитаном «Ажуды», я взял это дело на себя…

Здесь он остановился: дурно отрепетированное объяснение увязло в собственной его едва скрываемой неловкости.

Тейшейра следил за тем, чтобы лицо его ничего не выражало. Все яснее становилась причина, по которой внезапно задохнулся их смех. Понимая, что иначе он никогда не узнает содержания адресованной ему, Тейшейре, депеши, дон Франсишку, чтобы вскрыть ее, воспользовался его болезнью. К этому его, несомненно, склонил Меллу, а затем состряпал эту дурацкую уловку, которую дон Франсишку теперь воспроизводил послушно, как попугай.

Вслух же он сказал:

— Разумеется, дон Франсишку. В случае моей смерти вам следовало бы принять на себя мои обязанности, а без инструкций это вряд ли было бы возможным…

Его голос был спокойным, почти невыразительным. Хороншо, думал он, давай дальше.

— Тем не менее неловко получилось бы, случись дону Фернану де Перешу узнать, что официальный получатель его депеши совершенно незнаком с ее содержанием. Неважно, прежний курс или нет, но, вероятно, было бы лучше, если бы я тоже ознакомился с его посланием. Вы так не считаете?

Когда он закончил, возникла короткая пауза. Меллу снова посмотрел на дона Франсишку. Дон Франсишку ответил ему недоуменным взглядом.

— Депеша, дон Франсишку? — подсказал ему губернатор Сан-Томе.

Тот смущенно сунул было руку за пазуху своего камзола, но тут же вскрикнул:

— Но она осталась там, где вы…

— А, вы оставили ее там. Простите, я думал, вы ее забрали.

Пока они разыгрывали эту маленькую пантомиму, Тейшейра чувствовал, что становится все спокойнее. Затем Меллу провел его через анфиладу комнат к той, что использовалась в качестве кабинета. Пергамент лежал на маленьком письменном столе, и он тотчас узнал печать Переша. Воск, как и ожидалось, был взломан. Меллу вручил ему депешу и вышел, не сказав больше ни слова.

Приветствую вас, дон Жайме. Это послание я вручаю Дуарте Алеме, капитану «Пикансу», и дону Рую Мендешу де Мешките, его лоцману, которые поведут корабль из Белена к Гвинейскому побережью и Сан-Томе. Вы получите его из рук дона Фернана де Меллу, губернатора Сан-Томе и преданного слуги дона Маноло…

Тейшейра фыркнул и стал читать дальше. Переш хвалил его за стойкость в преодолении тягот плавания к Сан-Томе. Упоминались страшные штормы у Игольного мыса, затем следовали еще большие хвалы в адрес Тейшейры, а за ними — новые призывы. Горячая надежда на скорую и благополучную встречу была выражена как в официальных, так и в дружеских выражениях. Ему желали доброго здоровья и сообщали, что он еженощно поминается в молитвах дона Фернана де Переша и его супруги. В этом месте Тейшейра чуть не рассмеялся. Представление о том, что Переш способен молиться не напоказ, было смехотворным для каждого, кто провел в его обществе хотя бы две секунды. На этом депеша закончилась и вместе с ней — кратковременный прилив хорошего настроения у Тейшейры. Не упоминалось ни о звере, ни о месте его назначения, ни… Он положил пергамент на стол.

Затем по его лицу расползлась ухмылка. Он представил себе, до чего раздражен Меллу тем, что его терпеливые ухищрения грозят столкнуться со скалистым мысом тупости дона Франсишку. Может быть, характер у него изменился из-за того, что Меллу омывало теплым течением добродушия, — двое хлебнувших невзгод фидалгу повстречались на богом забытом острове посреди моря… Так оно было бы лучше, и все же, Тейшейра в этом не сомневался, дон Франсишку не знал о том, что его столь удачная сделка по снабжению корабля провиантом была всего лишь маневром его свежеиспеченного приятеля, губернатора Сан-Томе, прикрывавшим тот факт, о котором дон Франсишку тоже не знал, а если бы знал, то разъярился бы: капитана «Ажуды» попросту подкупали. А Меллу, в свою очередь, — при этой мысли Тейшейра громко рассмеялся — не знал о том, что подкупать этого человека совершенно необязательно. Чтобы дон Франсишку вскрыл депешу, достаточно было предложить ему стакан мадеры и похлопать по плечу…. Капитан прочел ее и ничего в ней не обнаружил. А потом ее с тем же самым результатом прочел Меллу. Тейшейре она тоже ни о чем не говорила, и в той манере, в которой она намеренно ни о чем ему не говорила, он уловил слабый намек на двусмысленные придворные козни, на двойные и тройные дымовые завесы, являвшиеся самой сутью того воздуха, которым Переш дышал в Айямонте. Здесь чувствовался запах, исходивший от старого лиса. Переш и его супруга молятся… Здесь и слов-то не подберешь. Жена Переша вот уже двадцать лет как умерла.