И без того свойственное негру недоверие поддерживалось у Мамбанги частыми обманами и вероломством ну-бо-арабов. И действительно, было пустым занятием сломить его малодушие за несколько часов, хотя я использовал все средства. Прежде всего было важно уговорить его посетить станцию. Я даже вызвался во время его отсутствия остаться заложником у его людей и, если с ним там произойдет что-либо плохое, принять за него здесь смерть. Затем я ему предложил, что по туземному обычаю вступлю с ним в кровное братство, и это действительно вызвало настоящее ликование. Так переговоры, перемежавшиеся качанием головы и воплями восторга, продолжались до глубокой ночи, затем Мамбанга уснул, тогда как окружающие попеременно сторожили. Я со своей стороны провел ночь почти без сна на своем стуле, и притом меня после многочасовых речей мучила острая жажда, потому что никто не позаботился о воде.
Результатом моей первой встречи с Мамбангой было то, что он мне обещал впоследствии отправиться со мной на станцию, но только я должен был сначала пробыть с ним несколько дней, чтобы успокоить страх его жен. Хотя я мало полагался на его обещания, но все же не хотел терять ту слабую надежду, которую они во мне возбудили, и решил исполнить его желание; но для того, чтобы взять необходимое, вернулся сначала на ночь на станцию. Как пугливо и осторожно действовал во всем этом деле Мамбанга, показывает такой штрих: в вечер наших переговоров он, под ничтожным предлогом, послал на станцию гонцов, которые должны были убедиться, не устраивается ли в ночь заговор против него.
При нашем прощании дружба с Мамбангой была закреплена церемонией обмена кровью, и произведено это было следующим образом. Повелитель сидел против меня. Один негр сделал нам маленькие надрезы кожи в подложечной впадине и выдавил капли крови. Мы ее стерли друг у друга кусочком сахарного тростника, затем прожевали покрасневшие палочки и выплевывали их волокна, откашливаясь и отхаркивая, друг другу в подложечную впадину и на затылок. После этого каждый высказал свои условия, которые теперь, после вступления в кровную близость, нужно соблюдать, как клятву. К каждому из этих пунктов прибавлялось заявление: «и если ты этого не сделаешь, пусть моя кровь убьет тебя». И каждый раз эти слова подкреплялись третьим лицом, ударявшим камнем по ореху или по какому-либо другому предмету. Мамбанга первым взял слово и установил ряд требований, согласно которым я выдвигал и свои. Мой главный пункт гласил, что ни Мамбанга, ни его люди не смеют снова нападать на станцию.
Эти своеобразные дружественные формальности под дипломатическим углом зрения выполнялись с определенной серьезностью, как этого требовал момент, и показали мне, что негр может быть прекрасным теоретиком, даже если практика и не совпадает с теорией. При этом я заметил, что вовсе не выставлялись требования материального характера; требования носили в большей или меньшей степени характер идеальный и выражали известным примитивным способом призыв на помощь в опасности или в различных жизненных положениях. Только я один сделал исключение, потому что мне захотелось приправить эту церемонию юмором.
Церемония обмена кровью
И я высказал свое последнее условие, вновь повысив голос: «Великий повелитель! Но когда я завтра приду к тебе и останусь довольным у тебя, то^удовлетвори и мою нужду в корзинке табака. А если ты этого не сделаешь, то тогда ты — плохой друг». Бурный восторг сопровождал мои слова, потому что неожиданное сочетание торжественности с тривиальным требованием чрезвычайно развеселило людей. Дальнейших уступок от Мамбанги пока ожидать не приходилось, и я вернулся на станцию. Люди, которые так тихо и опасливо провожали меня, теперь встретили громко и радостно. Любопытство выгнало сотни людей наружу, чтобы на меня посмотреть, многие теснились ко мне, и старый Буру, сияя, жал мне руку. Я сразу приказал абармбо подняться и очистить мне часть пути от высокой травы.
Когда я затем рассказал Гауашу-эфенди подробности переговоров, с той стороны, где люди расчищали дорогу, неожиданно раздались знакомые звуки сигнала, призывающего к войне. Их производят ртом, одновременно ударяя по нему пальцами. Оставшиеся абармбо поспешно бросились с холма со щитами и пиками, тогда как солдаты стали в ружье. Возмущенно призвал я людей к порядку и объявил все обманом, хотя еще прибегали люди и передавали весть, что предстоит нападение. Правда, никто из них не видел ничего угрожающего, лишь звуки сигнала слышали все. Одному из этих всезнаек я просто дал крепкую пощечину, после чего все крики прекратились. Действительно, вскоре абармбо возвратились, смеясь, и рассказали, что Буру сам инсценировал тревогу, чтобы поэнергичнее призвать оставшихся дома лентяев к очистке дороги.
Я написал письмо на восточные станции о начатых мирных переговорах, чтобы оттуда не последовало никаких несвоевременных шагов. Я приложил и письмо к капитану Ка-зати, и эта почта позднее отправилась от Мамбанги сухим путем к станции Али.
Когда я снова приготовился идти к Мамбанге, люди опять испугались, и снова Буру предсказал мне катастрофу, потому что он вторично запросил мапинге, и этот дельфийский оракул по-прежнему высказывал мрачные взгляды по поводу моего конца. С очень скромной свитой я отправился навстречу своей трагической судьбе. Мой слуга Дзумбе еще не вернулся из своего посольства к Ндоруме. Кухарка Халима и Фараг страдали нарывами на ногах, частым и утомительным заболеванием негров, и оставались надолго неспособными к работе. Но зато со мной в последнем путешествии следовал молодой мади, по имени Бинза. Юноша оказался хорошим работником и оставался со мной во всех моих поездках до Занзибара. Генри Стенли взял его затем с собой в путешествие для освобождения Эмин-паши, и он вернулся с экспедицией к берегу. Короче говоря, Рензи и Бинза были тогда моими единственными слугами, а Дембе-Дембе, который, в качестве гонца Гауаша-эфенди, несколько раз был до меня у амади, выполнял службу переводчика у Мамбанги.
Нынешнее поселение этого вождя находилось примерно в четырех часах юго-восточнее станции и примерно на три часа южнее его прошлогодней резиденции. Во время перехода были пересечены три речки, и лишь за последней начинались жилища его подданных. Мамбанга вышел нам навстречу и подал мне, в качестве приветственного подарка, красиво отделанный трумбаш (нож). Ночь я провел в маленьком домике с двускатной крышей, а следующие дни — вместе с властителем, главным образом в открытой галерее. И теперь снова начались почти бесконечные переговоры, по существу одно и то же, но разными словами. Он говорил при этом почти исключительно о делах и поведении ненавистных арабов. Он почти не слушал моих настойчивых уговоров. Он, правда, ни в чем не возражал, но сначала и не давал никакого согласия, а лишь затягивал вопрос и вел подлинную негритянскую политику, которая не ставит конечной цели. Часто он внезапно обрывал все и переходил на совершенно второстепенные вещи или нагло требовал подарков от меня.