Так как и эти западные области якобы состояли под протекторатом Эмин-бея, то Земио, находившийся тогда в стране, получил от Гауаша указание не устраивать больше экспедиций на Уэле. Вероятно, Уэле считалась границей эксплуатации для губернаторства Бахр-эль-Газаль и Хат-эль-Эстива («Экватории», области Эмин-бея), хотя точных указаний на это еще не было. Эти неполадки, естественно, привели к своеволию служащих, так как они, часто не получая определенных приказаний, должны были действовать по собственному разумению. Но мангбалле, может быть, памятные читателю по моей первой поездке к Уэле, после ухода Земио остались дружески расположенными к Гауашу. Их лодки оказались очень полезными, так как установили сообщение по воде со станцией Али (у слияния Гадца и Кибали). Дело в том, что в это время вернулся в свою область Мамбанга, тем самым перерезавший сухопутную связь с восточными станциями. В союзных с ним племенах абармбо он обладал прекрасными помощниками, и среди них занял выдающееся положение вождь Бобели, соперник Буру. Во время враждебных действий Буру со своими людьми поселился ради безопасности у самой станции. Там жило много абармбо в разбросанных деревнях. При нападениях они соединялись с солдатами станции, а женщины с детьми и скарбом находили убежище за засеками станции. При всем том Гауаш ограничивался обороной, был осторожен, стремился в первую очередь сдружиться с племенами абармбо, и это ему уже отчасти удавалось. Правда, на многих влиял Бобели, и они стояли с ним за Мамбангу.
Так обстояли дела, пока, за несколько дней до моего прибытия, Мамбанга с Бобели и как будто еще с пятнадцатью мелкими племенами абармбо не напали на станцию. С большой дерзостью враг нападал на станцию несколько раз днем, притом разными способами. Некоторые пытались приблизиться к станции с факелами, другие тащили огромный, тяжелый деревянный крюк, укрепленный на канате, и хотели с его помощью в подходящий момент ворваться в засеку.
Вид на гору Кибаи
Фотография
Это порождение природного негритянского изобретательства я еще нашел, хранимое в качестве трофея. О самом Мамбанге мне сообщили некоторые сведения, в которых курьезно смешивались нежность и грубость его души. Вскоре после моего прошлогоднего отъезда от Мамбанги у него родился мальчик с особенно светлой кожей, получивший имя Хаваджа («чужак», собственно, купец — общее название для всех европейцев в Египте и Судане, потому что и меня часто называли этим именем нубо-арабы, а затем и мои слуги). Мальчик был любимым ребенком Мамбанги, и он так неохотно разлучался с ним, что приказал даже при последнем нападении нести его рядом с собой, подставляя и себя и его пулям солдат, чтобы, в случае нужды, погибнуть с ним вместе. В другом деле душа принимала меньше участия. После истребления управителей станции он послал голову Абд-эль-Мина независимому вождю мангбатту Санде, на юге Бомоканди, а его руку — вождю Ни-ангаре, из радости и в доказательство того, насколько основательно он очистил страну Мангбатту от ненавистных арабов.
Его нападение на станцию, во всяком случае, не имело успеха; хотя много бесстрашных и дерзнуло пробиться к засеке, вражеские отрады все же отошли ночью. В этот день было расстреляно только из 40 ружей-ремингтонов 1800 патронов, не говоря уже о патронах, расстрелянных из шомпольных ружей. Отнятые раньше у арабов винтовки, во всяком случае, не пошли в ход в руках людей Мамбанги, потому что лишь немногие умели с ними обращаться, и у них к тому же, вероятно, имелось недостаточно патронов. Из-за этого солдаты имели лишь несколько раненых, тогда как враг потерял более двухсот воинов. Женщины и дети из деревни Буру действительно нашли защиту на станции. Мертвые были унесены врагами.
В отношениях с Мамбангой после нападения ничего не изменилось. Новых нападений не было, но и до мира было еще далеко, и переговоры при посредстве гонцов казались мне бесполезными. Поэтому я решил сам отправиться к Мамбан-ге в надежде на свои хорошие отношения с ним и на уже высказанную им ранее веру в то, что я ему могу помочь. Об опасности для себя я при этом не думал, хотя при изменившихся обстоятельствах она, по существу, не была исключена. Гауаш одобрил мое намерение. Были составлены условия для Мамбанги, нашелся и гонец, который передал вождю мои подарки с запросом, не захочет ли он видеть меня и говорить со мной. В этом случае я бы отправился к нему в сопровождении слуги и переводчика, чтобы встретиться на полпути.
В ожидании возвращения гонца я устроился на станции для более длительного пребывания. Багаж был распакован не без того, чтобы раздать всякие мелкие полезные вещи моему новому окружению. Я их осчастливил даже пальмовым маслом. При отсутствии сливочного масла в этих странах даже арабские чиновники ценят, наряду с кунжутным, и красное пальмовое масло. Пальма Elaeis, которая дает его, однако, распространена лишь в восточной области Мангбатту, она была редка уже у Мамбанги, а еще западнее, у абармбо, она попадается лишь единицами. Пальмовое масло пересылается при случае в твердой упаковке, поэтому-то я и захватил его с собой от амади и подарил теперь Гауаш-эфенди и другим.
Гонец к Мамбанге вернулся днем позже, 22 сентября; вождь прислал с ним несколько своих людей, и на этот раз — в сопровождении моего прежнего слуги Адатама, который мне тогда доставил к Палембата его подарки. Теперь Мамбанга прислал в качестве подарка трумбаш (нож), а вместе с ним и ответ, что он, в соответствии с моим предложением, выйдет на полдороги на следующий день. Я немедленно послал ответ о своем согласии, назначив место встречи в дикой местности между двумя реками. Адатам и гонцы остались и на следующий день должны были проводить меня к вождю.
Но в это время поднялись голоса, что меня при встрече с Мамбангой ожидает верная гибель. Буру сам запросил своего оракула «мапинге», и ответ был неблагоприятен для меня. И Гауаш-эфенди высказал опасение за меня, пытался меня задержать и оттянуть встречу Но я не обращал внимания на все это, а просто вышел в назначенное время. На станции все время было очень оживленно. Гауаш ежедневно давал длинные аудиенции и держал «салон», в который после моего прибытия люди стремились еще сильнее, так как все хотели подивиться мною и моими достопримечательностями. Буру и его приближенные в своих речах и в полных страсти песнопениях высказывали свою радость по поводу моего прибытия.
В день встречи снова прибыл ожидавшийся гонец и сообщил, что Мамбанга выступил и идет мне навстречу. Волнение на станции было велико; робкие и опасливые, тихо стояли сотни людей на холме, когда мы двинулись на восток. В пути мы скоро встретились с вестниками князя, которые, однако, немедленно повернули обратно, явно для того, чтобы сообщить своему господину, что видели меня без сопровождающих и об отсутствии опасности. Наконец, я увидел отряды самого Мамбанги, идущие навстречу длинной змеящейся линией. Когда я приблизился, сотни воинов стали в шеренгу, и я прошел под радостные крики. Но я заметил, что многие люди и после этого еще пошли вперед, вероятно, в качестве разведчиков, чтобы удостовериться, не устраивается ли засада. И так я постепенно приближался к цели, двигаясь между тесными рядами воинов, вооруженных копьями и щитами, как сквозь лес пик. Меня радостно приветствовало немало хорошо знакомых лиц, и, наконец, я оказался перед самим страшным повелителем.