слишком много для простого совпадения. Но вот зачем они убили ее, я до сих пор не знаю. Мне нужно выследить еще двух убийц, и я надеюсь, что хотя бы один из них расскажет мне все.
– Хорошо, очень хорошо.
Мажордом подошел к кровати, присел на край и нахмурился еще сильнее.
– Диагуни, – снова начала Киззи, – что происходит?
– Письма, которые ты принесла отцу на днях.
– От того, кто шантажировал Каприка?
Киззи внутренне сжалась. Неужели стало известно, что она отправила послание в «Гиацинт»? Но как – разве что в отеле есть шпион? А вдруг отец Ворсьен завербовал Бринена? Даже если так, он все равно не смог бы проследить за всем путем ее конверта, ведь она постаралась замести следы. Мысли Киззи метались как угорелые, но лицо оставалось невозмутимым.
– Именно, – сказал Диагуни. – Военная депеша, которой шантажировали Каприка, была доказательством того, что он воспользовался именем Демира для разграбления Холикана.
Киззи вытаращила глаза. Ей не пришлось изображать удивление: для нее это уже не было тайной, но ее потрясло то, что Диагуни вообще поделился с ней этим.
– Стекло меня раздери, – прошептала она.
– Кто-то, вероятнее всего один из «стеклянных ножей», отправил депешу Демиру, и он публично бросил вызов Каприку. Произошел поединок. Оба ранены, но Сжигатели прибыли вовремя и успели арестовать их прежде, чем дуэль закончилась бы роковым образом.
– Ох… – Голова у Киззи пошла кругом, будто она заглянула в пропасть. Она не ждала, что Демир узнает обо всем так скоро. По ее расчетам, он должен был вернуться с фронта через несколько недель и только тогда прочесть послание. Еще она думала, что он воспримет все как должное и будет медленно уничтожать Каприка в течение следующего десятилетия, а не помчится вызывать его на дуэль, будь она проклята. Как же она ошиблась в друге детства! Ее желание помочь ему, возможно, привело к войне гильдий. Собственная судьба Киззи пока что не волновала, похоже, отец Ворсьен уже решил, что виной всему «Стеклянный нож». Ну хоть что-то. – Что же делать? – Киззи оглядела комнату, внезапно почувствовав себя беспомощной. Она умрет, если Диагуни хотя бы намекнет, что она причастна к доставке послания. – Между нами война? Я прекращаю расследование?
– Нет, твой отец хочет, чтобы ты продолжала. Пока ничего особенного не случилось, просто Каприк получил вызов на дуэль, и мы делаем вид, что по-прежнему дружим. Так что трудись добросовестно. Ответы, которых хочет Демир, нужны и твоему отцу. Помимо задания, которое он тебе уже дал, отец Ворсьен велел передать, что ты не должна компрометировать себя в глазах Демира.
Киззи выгнула бровь. Разве Демир сейчас может доверять ей? Если он считает Каприка своим врагом, значит все Ворсьены стали для него врагами.
– И как, стекло меня дери, это сделать? – спросила она.
– Как я уже сказал, трудись добросовестно. Старайся изо всех сил сохранить доверие Демира. Помни о том, что тебе обещано. – Диагуни встал и вдруг одарил ее почти отеческой улыбкой. – Этот «Стеклянный нож» хочет посеять раздор между большими семьями-гильдиями. Значит, мы должны уничтожить всех их раньше. Найди ответы. Принеси отцу доказательства их причастности к убийству Адрианы.
Диагуни вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Киззи подождала, пока он не отойдет на порядочное расстояние, и только тогда позволила себе тихонько ахнуть и проверить, не обмочилась ли она ненароком.
– Чтоб тебя, Демир, – прошептала она. – Ты не должен был нападать на Каприка вот так сразу.
Будь они все прокляты: и Каприк, и Демир, да и она сама. Киззи забегала по комнате. Это она, а не «стеклянные ножи» посеяла раздор между гильдиями. То есть сыграла на руку врагам.
Вдруг в глубинах ее памяти шевельнулось что-то связанное со шпионскими отчетами. Диагуни сказал сейчас нечто очень важное; это привлекло ее внимание, но тут же ускользнуло от нее. Она стала слово за словом перебирать недавний разговор и наконец нашла: раздор. Вся эта дурацкая история была не чем иным, как попыткой устроить хаос. В центре всего был грентский агент: козел отпущения, которого должны были поймать, чтобы обвинить в убийстве грентцев. Началась война, которая нарушила спокойствие во всем регионе. Но с какой целью? Война подрывает торговлю, она невыгодна Гренту, невыгодна Оссе. Если смерть Адрианы стала лишь поводом для всего этого, то кому она выгодна?
Киззи расхаживала по комнате, лихорадочно ища ответ. «Стеклянные ножи», по-видимому, были уверены, что Демир вернется и сам займется расследованием смерти матери. Они не ожидали, что он поручит все Киззи. Это было их ошибкой. Ошибкой, которую они обязательно должны исправить. Тот, Длинный, уже знает ее в лицо. А значит, теперь она должна раскрыть это дело во что бы то ни стало – но не затем, чтобы ублажить отца Ворсьена или помочь Демиру. Ей надо спасти свою шкуру, найти все ответы раньше, чем могущественное оссанское общество фульгуристов всадит ей в спину нож.
Раздался стук в дверь, и Киззи от неожиданности едва не выпрыгнула из сапог. Она повернулась к двери, выхватила стилет, не успев понять, что делает, и спрятала его за спину, молясь, чтобы это не был Диагуни, решивший, что она причастна к истории с депешей.
– Войдите! – выкрикнула Киззи.
К ее облегчению, это оказалась горничная – одна из многих, обитавших в огромном особняке Ворсьенов. Она поклонилась Киззи и протянула ей конверт:
– Это вам, мэм. Только сейчас принесли.
Киззи подождала, пока горничная не уйдет, и вскрыла конверт. В нем лежала записка, где рукой Гориана было выведено:
«Я нашел твоего Длинного. Встретимся в дежурке в десять утра».
Киззи победно вскинула кулак. Уже кое-что. Она найдет Длинного, убедится, что либо он сам, либо его хозяева служат «Стеклянному ножу», и накроет их всех разом. Глядишь, она еще выйдет живой из этой переделки!
44
Идриан плеснул себе в лицо холодной водой из умывальника, стоявшего в офицерской спальне форта Аламеда, и посмотрел в зеркало, над которым тускло горел газовый рожок. На него глянул старик: седина в волосах, перламутрово-фиолетово-желтые чешуйки гласрота на щеках и на шее – их уже не свести, правда заметны они только тогда, когда свет падает под определенным углом. Стеклянный глаз бликует, как кукольный; магии в нем осталось уже немного. Иногда Идриану казалось, что если он заглянет поглубже в этот глаз, то увидит свой мозг и ту гниль, которая завелась в нем и сводит его с ума.
Побрившись, Идриан ополоснул холодной водой шею и подбородок, затем вытерся полотенцем. Во дворе форта