Она бы соврала, если бы сказала, что восприняла новость о личной охране спокойно. Нет, совершенно напротив; Князевой больших усилий стоило, чтоб в Витину руку не вцепиться мертвой хваткой, когда впервые с Бобром и Усом столкнулась. Аня поняла — если бы ситуация была под контролем, то охраны бы не появилось.
А если ещё и Пчёла так быстро людей нашел, такие суровые условия им поставил, то… по грани ходят. Все вместе на краю балансируют.
Но Анна сдержала какие-либо свои возмущения, страхи и обиды за зубами. Ссориться, отказываться от телохранителей было глупо — ведь Бек взаправду ещё мог прийти, невесть чего потребовать, и люди, способные дать Князевой хоть какое-то подобие защиты, были бы очень кстати.
Да и видела она, в конце концов, как у Вити, пока он девушку с Усовым и Бобровицким «знакомил», кадык вверх-вниз ходил от частых глотков.
У людей, у которых под контролем всё, так сильно в горле не сохло.
Потому скандалы были ни к чему. Хотя какая-то часть Князевой, все ещё дёргающаяся от суровых установок Бека, от которых затыкала уши, и хотела топнуть ногой.
Девушка это желание удушить пыталась, задавить, утопить.
Аня заместо протянутой к амбалам руки ограничилась кивком, когда Пчёлкин сказал, что уже ехать пора — послушно села в машину к Пчёле. Пока BMW Вити заводился, она за лицо мужчину обняла и поцеловала.
Чуть-чуть, совсем невесомо коснулась губами, чтоб помадой щёки Пчёле не измазать, и проговорила тихо-тихо, что загадкой осталось, как саму себя смогла услышать:
— Спасибо тебе.
Пчёлкину тогда глубже дышать захотелось.
В попытке убежать от суровых реалий Витиного дела, по касательной задевшей, утянувшей в водоворот и её, Князева старательно погрузилась в «Возмездие», всячески отгоняя воспоминания о «разговоре» в кабинете. К собственному счастью, что в то же время сильно походило на изумление, обязанности, до октября девяносто третьего года лежащие на плечах Сухоруковой, Анну затянули серьёзно.
Она на репетициях прогоняла множество раз первый– и единственный – акт, до тех пор труппу на сцене держала, пока у всех — даже членов массовки — слова от зубов не отскакивали. После репетиций шла по гримёрам, костюмерам, «звукарям» и переводчикам, проверяя идеальность работы людей, остающихся за занавесом сцены, но своими действиями колоссально влияющих на саму постановку.
К Ане привыкали. Сценаристы, правящие текста для актёров, уже не округляли глаза, когда Князева заходила к ним в офис, прячущийся на нулевом этаже «Софитов»; в какой-то момент труппа в самом начале репетиций начала здороваться чуть ли не хором, называя по имени-отчеству.
И всё это — должное уважение, взаимная отдача от других сотрудников театра, довольствие результатом, строящимся с нуля — Анну затянуло так, что Ус иногда деликатно напоминал Князевой о позднем времени и машине Виктора Павловича, ждущего девушку уже добрых двадцать минут у главного входа.
К девятому октября Князева про разговор с серьёзным наркобароном вспоминала три раза в сутки: утром, по пробуждению, в середине дня, когда заходила в кабинет почившей Сухоруковой, и ночью, перед тем, как опуститься в кровать. И Анна была этим… относительно довольна.
Потому, что всё могло быть намного хуже.
Пчёла же об установках Бека не забывал. Он держал их в голове, себе напоминая, что не может, права не имеет дело на тормоза скинуть после смерти Фарика и истерики девчонки, для которой проявлением слабости был даже случайный шмыг. Витя стал раньше открывать глаза по утрам, не в состоянии спать больше пяти часов, и продумывал в тишине спальни, кого, когда и как убить, чтоб максимально быстро всех шакалов Бека устранить.
Разработку своего плана Витя прекращал, когда у Анны, спящей по левую руку от него, звенел будильник.
В конторе, в отличие от «Софитов», не было ни намёка на тишину, спокойствие и размеренность. Фил и Кос, узнавшие о смерти Фарика на следующий день от убийства Джураева, загорелись в злобе, какую Витя оценил явно. Подключили свои связи, набитые с восемьдесят девятого, и вчетвером, справки наводя, решали, кого, когда и как.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Белый, за те дни «консенсуса» выкуривший, наверно, сигарет столько, сколько они втроем — не считая Фила — могли выкурить, на себя полностью взял вопрос с похоронами армейского друга. До ужаса, до тупой упёртости уверенный в своём решении в одиночестве ехать в Душанбе, перед родными Фархада объясняться, Саша не хотел особо кого слушать и с кем-то там считаться.
Бригада недовольна была; все понимали, что Белова они, если отпустят, то отправят его на смерть верную. Но Саша голосом чужим — прокуренным, пустым, напоминающим по мерзлоте склепные стены — сказал им, что к одиннадцатому октябрю вернётся.
Пропускать Ванины крестины Белый точно не собирался.
Репетиция десятого октября далась Диане Лариной чуть ли не тяжелее всех предыдущих прогонов.
Она по сцене ходила, искусно разыгрывая роль главной героини, – то падала в ноги антагонисту, то подбадривала друга своего на сопротивление – как казалось самой девушке, не четыре часа, а все двадцать четыре. В горле сохло от реплик, проговариваемых громко и чётко; к концу репетиции уставший мозг, напоминавший уже не жизненно важный орган, а ком пережеванной жвачки, точную формулировку половины реплик забыл, отчего Ларина старательно импровизировала.
Призовин ещё, падаль такая, никак не мог перестать пялиться осуждающе, до сих пор взором ругал за ту короткую помощь бандитам.
Можно подумать, что без неё, Дианы Лариной, головорезы бы пожали плечами и уехали…
Когда Диана доиграла на репетиции последнюю свою реплику и вонзила бутафорский нож в грудь Васе Сеченникову, дыхание — не второе, не третье и, наверно, даже не пятое — было уже на исходе. Ларина себя бомбой ощущала; если бы «Анна Игоревна, её режиссёрское величество» недовольна осталась, сказала бы финал ещё раз прогнать, то Диана, вероятно, кинула бы кинжал в саму Князеву.
И плевать было бы даже на амбалов, которые с недавних пор за ней таскались, как привязанные.
Но Вася, играющий в «Возмездии» роль откровенно мерзкого фрица, рухнул ей под ноги тушкой. Глухой звук падения подтянутого тела заглушил биение сердца Лариной, и то, наверно, даже было на руку. Актриса посмотрела прямо на режиссёра и в каком-то нервозном ожидании, в старании не закусить от злобы губу, не шевелилась.
«Только попробуй мордой покрутить, подстилка бандитская. Задушу, не глядя задушу!..»
Князева же взгляд со сцены опустила на сценарий, на слово «КОНЕЦ», выведенное угловатым почерком Сухоруковой внизу страницы. Отчего-то странно защемило в грудной клетке, будто сердце её худой дверью придавили, оставляя в нём занозы, когда Анна, хрустнув большим пальцем на правой руке, снова взглянула на сцену.
Она осталась довольна и даже не побоялась бы этого вслух сказать. Труппа стойко выдержала два полных прогона пьесы, при этом по нескольку раз отыграла «западающие» элементы.
Если учесть, что до самой премьеры оставалось ещё две репетиции, одна из которых должна была стать генеральной, с использованием костюмов, декораций и звуковых эффектов, то результат был… достойным.
«И это — моя заслуга…»
Анна поднялась на ноги. За ней, как по повороту рубильника, с мест повставали Бобровицкий и Усов. Князева мимолётом заметила, как девочка с массовки вдруг старательно распрямилась, стоя у самых кулис. Актриса с «куприновским» именем — Олеся… — взглядом стрельнула в сторону одного из телохранителей Аниных, да так отчаянно, словно хотела взором Уса проткнуть.
Режиссёр только хлопнула в ладоши, обращая на себя всеобщее внимание.
— Отлично. Репетиция окончена! Все выложились, молодцы. Если выдадите такую игру на самой премьере, то вам сам Станиславский поверит!
Труппа неровно, но искренне засмеялась от комплимента, значимость которого недооценивать актёрам было сложно. Сеченников хохотнул, смотря в высокий потолок, стал подниматься, когда ему Призовин руку протянул.