Читать интересную книгу Мужчины не ее жизни - Джон Ирвинг

В ходе длинного обеда Ханна осторожно спросила Рут, сколько та просит за сагапонакский дом. Сумма была настолько внушительна, что Эдди выплеснул себе на колени изрядно клюквенного соуса, а Ханна холодно сказала Рут:

— Может, поэтому ты его так и не продала. Может, тебе стоит спустить цену, детка.

Эдди уже расстался с мыслью, что этот дом когда-нибудь будет принадлежать ему, и, конечно, ему давно уже не хотелось разделить его с Ханной, которая все еще пребывала «между любовниками», но тем не менее умудрилась блистать красотой весь уик-энд на День благодарения. (Рут заметила, что Ханна в обществе Харри предпринимает немалые усилия, чтобы выглядеть красоткой.)

Теперь, когда Ханна опять уделяла внимание своей внешности, Эдди не замечал ее — ее прелести мало что для него значили. Рут была так очевидно счастлива, что отчаяние целый год тосковавшего по ней Эдди перестало быть таким острым; он снова, как то ему и полагалось, был влюблен в Марион. Но была ли у него хоть малейшая надежда увидеть Марион или хотя бы получить от нее весточку? Два месяца уже прошло с того дня, когда он отправил ей свои книги, но он так и не получил от нее ни слова в ответ. Эдди (как и Рут, которой Марион тоже не ответила) уже расстался с надеждой получить письмо от Марион.

Да и чего можно было ждать по прошествии почти сорока лет? Что Марион представит хвалебные отзывы о своем поведении в Торонто? Что она пошлет им эссе о своем опыте экспатриации? Нет, даже Рут и Эдди не могли ждать ее появления на второй свадьбе Рут.

«В конце концов, — прошептала Ханна на ухо Харри, когда тот подливал вино в ее бокал, — на первой ведь она не появилась».

Харри знал, когда нужно переменить тему. Он просто — импровизируя, как всегда, — начал нечто вроде бесконечной оды огню. Никто не знал, как на это реагировать. Единственное, что всем оставалось, это слушать. Харри даже одолжил грузовичок у Кевина Мертона и привез охапку вермонтских дров на Лонг-Айленд.

Эдди уже заметил, что Харри одержим каминами, дровами и огнем. Эдди не был так уж очарован хвалебными песнопениями Харри, которые продолжались на протяжении всего обеда. (Когда Эдуардо и Кончита отправились домой, Харри все еще продолжал развивать эту тему.) Эдди гораздо больше нравилось, когда Харри говорит о книгах. Эдди встречал не так уж много людей, которые прочли бы столько книг, сколько прочел Харри, за исключением покойного отца Эдди — Мятного.

После обеда, пока Харри и Эдди мыли посуду, а Ханна готовила Грэма ко сну и собиралась прочесть ему какую-нибудь сказку на ночь, Рут стояла под звездами у бассейна — его уже накрыли на зиму, а воду частично спустили. В темноте имеющая форму буквы U живая ограда из бирючины, окружавшей бассейн, служила огромной оконной рамой, сквозь которую она смотрела на звезды.

Рут даже не помнила тех времен, когда здесь не было ни бассейна, ни бирючины, когда газон был нескошенным лугом, вызывавшим споры между ее отцом и матерью. Теперь ей пришло в голову, что в другие холодные ночи, когда кто-то другой мыл посуду, а ее отец или бебиситтер укладывали в постель ее и рассказывали ей какую-нибудь сказку, ее мать, возможно, стояла в этом дворе под этими же безжалостными звездами. Марион тогда не устремляла взгляд в небеса и не чувствовала себя счастливой, как сейчас ее дочь.

Рут знала, что ей повезло.

«Моя следующая книга должна быть о счастье, — подумала она. — О том, что счастье и несчастье распределяются неравномерно если не в момент рождения, то в ходе жизни, под юз-действием независящих от нас обстоятельств, в ходе, казалось бы, случайных и никак не связанных между собой событий — встреч с людьми, коль скоро мы встречаемся с ними, и в зависимости от того, встречают ли (и если да, то когда именно) эти люди кого-то другого».

На долю Рут выпала лишь малая толика несчастий. Почему ее матери достался такой жребий?

«Ах, мамочка, — сказала Рут холодным звездам, — ну, приди, порадуйся своему внуку, пока еще не поздно».

Наверху в главной спальне — и на той же самой двуспальной кровати, где она занималась любовью с Тедом Коулом, — Ханна Грант все еще пыталась читать перед сном внуку Теда Коула, которого тот так и не увидел. Продвигалась вперед Ханна с трудом; ритуал чистки зубов и выбор пижамки занял больше времени, чем она предполагала. Рут сказала Ханне, что Грэм помешан на книгах о Мадлен[56], но Грэм вовсе не был в этом уверен.

— На какой это из них я помешан? — спросил Грэм.

— На всех них, — сказала Ханна. — Выбери, какую хочешь, и я тебе ее почитаю.

— «Мадлен и цыгане» мне не нравится, — сообщил ей Грэм.

— Хорошо, эту я тебе не буду читать, — сказала Ханна. — Мне она тоже не нравится.

— Почему? — спросил ее Грэм.

— По той же причине, по которой она не нравится тебе, — ответила Ханна. — Ты выбери, какая тебе нравится. Выбери любую из них.

— Я устал от «Спасения Мадлен», — сказал ей Грэм.

— Вообще-то и меня от нее тошнит, — сказала Ханна. — Ты выбери, какая тебе нравится.

— Мне нравится «Мадлен и плохая шляпа», — решил мальчик, — но мне не нравится Пепито. Очень не нравится.

— А разве Пепито есть в «Мадлен и плохой шляпе»? — спросила Ханна.

— Вот это-то мне и не нравится в этой книге, — ответил Грэм.

— Грэм, ты должен выбрать историю, которая тебе нравится, — сказала Ханна.

— Ты сердишься? — спросил ее Грэм.

— Я? Да никогда, — сказала Ханна. — У меня впереди весь день.

— Впереди ночь, — поправил ее мальчик. — День закончился.

— А как насчет «Мадлен в Лондоне»? — предложила Ханна.

— Там тоже есть Пепито, — сказал Грэм.

— А как насчет просто доброй старой «Мадлен», оригинальной «Мадлен»?

— Что такое «оригинальной»? — спросил Грэм.

— Первой.

— Ну, эту я слышал много раз, — сказал Грэм.

Ханна, выпившая много вина за обедом, удрученно повесила голову. Она искренно любила Грэма, который был ее единственным крестным сыном, но случались моменты, когда его поведение утверждало Ханну в намерении не иметь детей.

— Я хочу «Рождество Мадлен», — сообщил наконец Грэм.

— Но сейчас пока только День благодарения, — сказала Ханна. — Ты хочешь, чтобы я тебе читала рождественскую историю на День благодарения?

— Ты сказала, что я могу выбирать любую.

Их голоса доносились до кухни, где Харри отскребал сковородки. Эдди сушил лопаточку, с отсутствующим видом помахивая ею в воздухе. Он говорил с Харри о терпимости, но как будто сбился с мысли. Их разговор начался с темы нетерпимости (главным образом расовой и религиозной) в Соединенных Штатах, но Харри почувствовал, что Эдди дрейфует в более личную область; на самом же деле Эдди был готов признаться в своем нетерпимом отношении к Ханне, когда его отвлек голос Ханны, разговаривавшей с Грэмом.

Харри знал толк в терпимости. Он не стал бы спорить с Эдди или с кем-нибудь из его сограждан о том, кто терпимее — нидерландцы или американцы: он знал, что терпимее нидерландцы. Он чувствовал нетерпимость Ханны по отношению к Эдди, вызванную не только тем, что (с ее точки зрения) Эдди был комической фигурой и увлекался пожилыми женщинами, но еще и тем, что Эдди — не знаменитый писатель.

«Но самая главная нетерпимость в Америке — это типично американская нетерпимость к людям, не добившимся успехов», — думал Харри.

И хотя Харри не испытывал особого интереса к творчеству Эдди, сам Эдди ему нравился, особенно за его беззаветную преданность Рут. Да, природа поклонения Эдди Рут вызывала у Харри недоумение; его питала, судя по всему, любовь к ее исчезнувшей матери, думал бывший коп, правильно понявший, что более всего Рут и Эдди связывает отсутствие Марион. Ее отсутствие играло важнейшую роль в их жизни, такую же, как наличие дочери в жизни Рои.

Что же касается Ханны, то она требовала большей терпимости, чем была свойственна даже нидерландцам. И любовь Ханны к Рут была менее понятной, чем любовь Эдди. Более того, в том, как Ханна поглядывала на Харри, бывшему сержанту Хукстре виделось что-то знакомое. У Ханны было сердце проститутки, а Харри знал, что сердце проститутки отнюдь не золотое, как в поговорке. Сердце проститутки в первую очередь расчетливо. А расчетливая любовь немногого стоит.

Нелегко встречаться с друзьями человека, которого ты любишь, но Харри умел держать рот на замке и знал, когда лучше оставаться наблюдателем.

Харри поставил кастрюльку на плиту, а Эдди спросил бывшего полицейского, какие у него планы на жизнь, поскольку Эдди (как и Ханна) все еще недоумевал — какое занятие может найти для себя Харри. Не интересует ли его служба в полиции Вермонта? Харри был таким ревностным и в то же время разборчивым читателем — не хочет ли он сам попробовать написать роман? Еще было очевидно, что ему нравится работать руками. Не привлекает ли его какая-нибудь работа на свежем воздухе?