Читать интересную книгу Пришествие Короля - Николай Толстой

В ответ кузнец взял полосу пылающего металла с наковальни и начал резко колотить по ней своим огромным молотом. Я понимал, что ради достижения своей цели должен быть терпеливым, и ждал, пока его гнев выйдет.

— Видишь, что я кую здесь? — спросил он. — Это обломки Артурова меча, Каледволха, который раскололся о шлем предателя Медрауда на поле Камланна. Их нужно сковать и перековать, сложить и отбить снова и снова, пока я не сделаю меч Артура заново. Он будет от ребра до кромки в два раза длиннее мужского предплечья, будет он до крови резать ветер, смерть будет он приносить быстрее, чем сверкает роса в Мехевине в самую росистую пору.

Три великих удара и семь меньших по порядку сделал кузнец по раскаленному добела металлу, пока он не начал остывать и кузнец не остановился снова. Клинок сверкал, как летняя молния, и горн ревел, как далекий гром в холмах.

— Не было, нет и не будет такого меча на Острове Могущества со времени заселения его Придайном, сыном Аэдда Великого, вплоть до гибели всего сущего в воде и пламени. Впервые отковали его гномы, живущие в черном обширном водовороте косматого моря, ревущего вокруг Пенрин Блатаон на Севере. Семь лет трудились они под огромной скалой, что носит их имя, равно как и на острове Орк, пока не отковали они меч Каледволх, ярче, чище и яростней, чем удар молнии Мабона маб Меллта.

Говорят, что меч заговорил после того, как его отковали окончательно, и слова, которые произнес он, вырезаны рунами на его клинке. У него много свойств, и не последним из них является то, что, покинув ножны, он направляет дела своего хозяина. Ничто не может избежать его удара, когда вынут он из ножен, ничто не может противостоять ему, и когда он пущен в ход, он будет убивать всех вокруг, пока его не уберут в ножны снова. И дань, которой жаждет он, так это быть отчищенным лучшим полировальщиком мечей в мире.

Семь ударов отбил молот кузнеца и еще тройной тяжелый удар. Я увидел, что нетерпение меча все возрастает с удевятеренной яростью, и удивился его красоте, равной красоте девы в первые дни ее расцвета, его силе, равной силе вола на пашне, его мощи, равной мощи стремительного коня на скачках в день Калан Май. Никогда не увидеть мне меча, равного этому колдовскому клинку, и почувствовал я, что меня тянет к нему, как к моей сестре Гвенддидд в первую ночь нашей встречи.

Кузнец резко рассмеялся.

— Не тебе, о Мирддин, и не сейчас владеть мечом Каледволх, сколь бы ни было велико твое искусство и сильны твои чары! Меч знает своего хозяина и, как и я, будет служить лишь истинному королю, на коем гвир дейрнас, Правда Земли!

— Я знаю это, сын Дон, — признал я. — До побоища при Камлание принадлежал он Артуру. Ради кого покинет он ножны теперь?

— А ты не знаешь, Мирддин Мудрый? — проворчал великан, вновь занося свой молот. — Значит, кое-какие мелочи остались еще за пределами твоего всезнайства? Странно мне такое слышать!

— Тебе весело смеяться надо мной! — гневно ответил я. — Многое я знаю и еще больше не знаю, и знаешь ли ты что-нибудь из того, чего я вовсе не знаю? Ты, выковавший этот мир, должен бы прекрасно знать, для кого этот меч предназначен!

В ответ Гофаннон взял щипцами пылающий клинок и похромал к котлу с холодной водой у кузни, чтобы погрузить туда клинок Он зашипел и заплевался пеной, как раненая змея. Бросив на меня подозрительный взгляд, кузнец насмешливо заметил:

— Это детишки задают вопросы, на которые они прекрасно знают ответы, дружок Кто стоял безучастным зрителем, когда пала ночь на залитое кровью поле Камланна, прислушиваясь к предсмертным словам Артура? Разве не так сказал король: «Моим верным копьем и добрым мечом Каледволхом выиграл я тяжкую битву. Придайн! Я получил смертельную рану и вижу, как живая кровь моя снова возвращается в твою землю. Храни же этот меч, доколе не явится Дракон с омываемого морем Запада, который станет тебе достойным хозяином. И имя его будет моим именем, именем Медведя Придайна». Так рек король, прежде чем уйти за предел, а за какой — здесь есть другой, кто знает это не хуже меня.

У меня при этих словах сердце упало. Среди князей Придайна в ту пору был лишь один Артур, сын Педира, внук седовласого Гвертевура из опоясанного морем Диведа. Но он был всего лишь младенцем и находился дома, в Арберте. Если этот меч предназначен ему, то что же ждет Мэлгона Высокого и войско Кимри в их летнем походе? Клинок Каледволха был защитой, наут, Острова Могущества. Неужели суждено нам терпеть Напасть ивисов, доколе Артур маб Педир не войдет в возраст, чтобы владеть этим мечом?

Пока клинок Каледволха шептал свои тайны, погруженный в воду, хромой Гофаннон вынул из горнила другой кусок добела раскаленного металла и положил его на наковальню. Он был меньше своего брата, но на нем тоже были колдовские отметины.

— Что это за оружие, о Гофаннон, и какой тингед несет он в себе? — спросил я.

— Нетрудно сказать, о Мирддин, — ответил тот. — Чем же ему быть, как не копьем Ронгомиант, тоже принадлежавшим Артуру? Против него не было выиграно ни одно сражение, и тот, кто держит его в руке, непобедим Много свойств у него, и не последнее из них то, что копье это хранит хозяина от сонных заклятий, когда поют вокруг него Птицы Рианнон. Не желаешь ли ты завладеть им, сын Морврин, мой безотчий друг?

Я вздрогнул, сам не знал почему. Или знал? Я ничего не ответил, и великан продолжал:

— Не гномы Орка сковали Ронгомиант, но я сам, сын Дон, год и один день трудился над ним и ничего не делал, кроме как в счастливые дни счастливых месяцев. Тремя ударами подогнал я древко к острию и тремя ударами загнал три заклепки. И все же чудом это острие срывается с древка, в кровь раня ветер, и возвращается назад.

Благо ли это свойство или проклятие — я не знаю. Люди создавались, переделывались и воссоздавались заново. Светло Его имя, сильна Его рука, и молнией повелевает Он войсками. Смиренные ли, стремящиеся ли ввысь, люди рассеиваются пред ним, как эти искры, которые выбиваю я из расплавленного металла. Грядет страшный день, мой Мирддин, когда снова устремится это копье по предназначенному пути.

Семь лет и семь и три трудиться мне. Каждый год буду брать я железо из земли, раздувать мехами пламя внизу, разделять элементы, отделять заготовку от сплава. Огнем и водой будет укрощена сталь, и звонкими ударами здесь, на продуваемом ветром холме, откую я это копье.

— Но что до этого мне? — с мукой в голосе вскричал я. Порыв ночного ветра сорвал слова с моих губ, ибо речи кузнеца были окутаны тайной, и видел я, что он хочет окончить наш разговор и вернуться к своей тяжкой работе. — Как я узнаю, что время близится?

— Время истекает, человечек, — прорычал Гофаннон, положив клинок на наковальню и потянувшись за большим молотом, что лежал у него под рукой. — Я должен вернуться к работе. Ты сразу узнаешь, когда снова настанет время. Меч станет знаком не только для тебя, но все узнают его, когда будет он обнажен. Что до копья, то, когда оно вырвется из твердой руки, что бросит его, ни ты, никто иной не остановит его полета. Тингед, что лежит на нем, не подвластен даже богам. Разве не помнишь ты стихов, что произнес Талиесин на горе Меллун?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});