— Хорошо, ну… То есть я не знаю. Ты так спокойна, что мне больше нечего сказать.
— Не говори больше ничего. Иди спать и оставь меня одну. Мне нужно подумать. Завтра поговорим.
Выходя за дверь, он повернулся, чтобы еще раз взглянуть на меня.
— Надеюсь… Я надеюсь, что мы сможем пережить все как цивилизованные люди.
Я чувствовала, что страшно разочаровала, почти оскорбила его своей бесстрастностью, но не могла подавить улыбку.
— Ты всегда был цивилизованным человеком, — сказала я, чтобы сгладить впечатление от своего поведения. — И, кроме всего прочего, чувствительным человеком.
— Очень жаль, Малена, — пробормотал он.
Я проверила контрольные, вымыла вазу и почистила пепельницу, стараясь успокоиться от преподнесенного сюрприза. Я не знала, как мне следует себя вести, а потому решила просто жить. Я снова села за стол, взяла сигарету, у меня было желание расхохотаться, вспоминая горькие упреки, которые я обращала к себе самой несколько лет назад, когда даже не осмеливалась тихо признаться себе, что предпочла бы мучения от мужа, похожего на моего дедушку Педро. Я оживила тот постыдный страх и очень хотела смеяться, но не смогла, потому что не я отказалась от этого мужчины первой, а этот лицемер решил бросить меня. Тут я смутилась и расплакалась.
* * *
С большой проезжей дороги едва виднелось белое пятно между эвкалиптами, словно брешь в городской стене, как граница между миром белых домиков, разбросанных по равнине, — легкие занавеси на всех дверях, куры, что-то клюющие в импровизированных двориках, заросли олеандров, ухоженных, с мощными соцветиями ядовитых ярко-розовых цветов, чей-то маленький велосипед, брошенный против приоткрытой калитки — и голой горой на горизонте, твердой и серой, падающей прямо в море. Я точно рассчитала, где пройдет тропа, прямая полоса песка, поэтому не сделала и шагу без машины, потом припарковалась у дверей бара, к которому, казалось, прилепилась деревушка, больше похожая на ферму. Я шла, никого не спрашивая, словно всегда знала эту дорогу. Было около пяти часов дня, жара страшная, я еще не прошла и половины пути, когда склон начал становиться на дыбы, и я вспотела. Немного позже две полосы старых деревьев создали жалкую тень над моей головой.
Я обернулась назад на простенькие здания с низкими крышами, похожие на заброшенные склады или свиные хлева, перешагнула воображаемую линию между тропой и полем, заросшим американскими агавами и кактусами, которое тем не менее казалось настоящим садом. Не было ни забора, ни ограды, никакого подобия изгороди. Тропинка вела к круглой площадке, на которой стояли большие глиняные кувшины с побеленными стенками, увитые длинными стеблями гераней. В центре площадки стоял мужчина, на вид ему было около пятидесяти лет, он сидел на сломанной деревянной табуретке и смотрел на белый холст, который держал левой рукой на коленях. Между неподвижными пальцами его правой руки был зажат уголь для рисования. Я внимательно посмотрела на мужчину, спрашивая себя, кем бы он мог быть и что он здесь делает. Этот человек был похож на престарелого артиста, представителя богемы, мне он показался похожим на старого хиппи, из тех, что носят кожаные браслеты и живут в деревнях на побережье. У него были длинные растрепанные волосы с проседью, тусклые и грязные, короткая борода такого же цвета, как и волосы, коричневая рубашка с закатанными до локтей рукавами. Может быть, он был настоящим художником, а может, прилагал все силы, чтобы таковым казаться.
Почти десять минут прошли в молчании, пока я рассматривала этого человека, но вот он медленно повернул ко мне голову, сделал неопределенный жест, и мне показалось, что я ему не нравлюсь. Он смотрел на меня, в его глазах было странное выражение, среднее между страхом и удивлением, похоже, он принял меня за кого-то другого. Тут незнакомец поднялся и сделал жест рукой, протягивая мне раскрытую ладонь.
— Подождите здесь секунду, пожалуйста.
Меня не удивило, что он был иностранцем, скорее всего, немцем, судя по особенной манере произносить букву «р» и закрытое «уэ», этот акцент я очень хорошо знала. Он сделал пару шагов по направлению к двери, прежде чем остановиться, потому что там была она… Это была я сама, через двадцать лет. Пока я смотрела на нее, я почувствовала, что мое сердце забилось быстрее, а глаза обожгло. Она не очень изменилась: волосы все еще были черными, а тело сохранило приблизительно прежние объемы, точнее, представляло собой нечто среднее между стройностью и пышностью, представляя лучший признак ее возраста. На ней была белая рубашка с короткими рукавами, очень легкие брюки того же цвета с резинкой на поясе, руки в карманах, лоб украшала диадема. Она была очень загорелой, кожа вокруг глаз и губ лучилась множеством морщинок, они были похожи на тонкие, плохо залеченные шрамы, но, несмотря на это, и в пятьдесят пять лет она оставалась очень красивой женщиной. Она распахнула объятия и медленно пошла ко мне, улыбаясь. Я бросилась к ней с закрытыми глазами, а она приняла меня с открытыми глазами.
— Ты очень сильно запоздала с этим визитом, Малена…
* * *
Я не знаю, сколько времени мы простояли так, на одном месте, но когда оторвались друг от друга, художника там уже не было. Магда взяла меня под руку, и мы пошли по дороге, которой я раньше не заметила. Мы поднимались по тропинке, окаймлявшей гору, и оказались на своего рода естественной платформе, где стояли деревянные скамьи и столик. Отсюда было видно море, безразмерное пятно зеленой воды или, возможно, голубой, потому что я, которая всегда жила так далеко от него, никогда не могла точно определить его истинный цвет.
— Здесь великолепно, Магда, — сказала я с жаром. — Знаешь, я пыталась представить себе это много раз, но никогда не думала, что здесь так красиво.
— Да, конечно, красиво, — согласилась она, опускаясь на скамейку. — Как открытка, правда? Или те дешевые виды моря, которые люди вешают прямо над кроватью, чтобы повернуться к ним спиной и уткнуться в телевизор… — она посмотрела на меня, отвечая открытой улыбкой на мое удивление. — Я не знаю, вначале мне это очень нравилось, но потом я стала скучать по простой земле, как поле в Альмансилье, где вишни, дубы, даже снег зимой, и Мадриду, хотя там я бывала всего несколько раз, когда мне надоедало море.
— Ты возвращалась в Мадрид?
Магда кивнула, очень спокойно, а я на мгновение замолчала, переживая то, о чем она так легко сказала.
— Но ты никогда не звонила…
— Нет, я никому не сообщала, даже Томасу, который всегда знал, где я живу. Я останавливалась в отеле на Гран Виа, рядом с Ла Ред де Сан Луис, часто ходила по этой улице. Мне необходимо было погулять по городу и подышать выхлопами, послушать разговоры людей, потому что меня очень злило, что я вас не понимаю, людей твоего возраста, я хочу сказать.