— Вставай! — Его грубо дёрнули за руку, ударили носком туфли в бок.
Какая–то странная тёмная сила поднялась изнутри, заставила Сильвестра встать.
— Иди медленно, рядом, не дёргайся!
Его взяли под руки, повели к выходу из пещеры. Мысль начать сопротивление мелькнула, но погасла, сил не было никаких. Вторая мысль заставила вспотеть: его взяли в плен! Но и она растворилась в сером тумане безволия.
— Подними голову, иди прямо!
Он споткнулся, но снова та же тёмная сила распрямила спину и заставила идти энергичнее.
Вышли из пещеры наружу, в яркий солнечный день, хотя в настоящий момент Сильвестр этого не замечал.
Его впихнули в кабину того же микроавтобуса.
На какое–то мгновение вернулась способность соображать.
Джокер вспомнил уроки, полученные во время обучения навыкам освобождения от внушённого раппорта, попытался нейтрализовать плывущий в голове звон и туман, рванулся из машины, но его ударили по голове, втащили обратно.
— Не спеши, а то успеешь, — сказал кто–то насмешливо по–русски.
И он окончательно потерял сознание.
2
Отпуск ему не дали. Да он и сам понимал, что отдыхать в условиях войны с посланцами АПГ, потихоньку прибирающими к рукам правительства земных государств, дурная затея. Единственное, что он себе позволил после схватки с оператором лунной базы, это съездить с Юной в Санкт–Петербург на фестиваль старинной музыки.
Фестиваль носил некрасивое иностранное название Early Music, однако был наполнен очарованием древнего покоя и волшебным пением, так что Роман не пожалел о своём решении.
Они побывали на концерте виолончелистов, потом посетили Капеллу из Гента и прослушали Высокую мессу си минор Баха в исполнении бельгийских певцов.
Но самое большое впечатление произвело на них выступление французского контртенора Филиппа Жарусски.
Роману показалось что–то родное в фамилии певца, и он оказался недалёк от истины. Прадедушка Филиппа действительно эмигрировал из революционной России и при пересечении границы назвал себя: «Я — русский!»
Сам Филипп выступал на сцене больше пятнадцати лет. Дебютировал в опере Скарлатти «Седек», а знаменитым стал в две тысячи седьмом году, когда получил премию «Лучший певец Франции». Но не его награды и звания околдовали слушателей, а голос. Пел Жарусски в сопровождении фестивального оркестра «Солисты Екатерины Великой» с Андреем Решетиным, знаменитым русским скрипачом, основателем фестиваля.
— Как здорово, что мы поехали на фестиваль! — шепнула Юна Роману, когда они садились в машину, отвозившую их в Выборг.
Он молча кивнул, соглашаясь с её мнением.
Филипп исполнил не только цикл псалмов Вивальди, но и арии из опер «Юлий Цезарь» Генделя и «Полифем» Порпоры, и пение его было таким сказочно богатым и технически безупречным, что на глаза невольно наворачивались слёзы.
А наутро Роман снова поехал в Питер, точнее, в аэропорт «Пулково». Олег Харитонович попросил его поучаствовать в поисках тела Фурсенюка, а кроме того — в изучении унца и В–портала, находящихся в одной из томских лабораторий ФСБ, и отказаться он не мог. Да и не хотел. Начались обычные «боевые будни», а его умение «видеть суть вещей» требовалось всё больше. Враг потерпел ещё одно поражение, но сдаваться не собирался.
В Томск Роман полетел с Алтыном. Задание было ответственным, поэтому Малахов подключил к нему бывшего разведчика, чем обрадовал и самого Волкова, который успел соскучиться по «шаману».
Летели из Питера четыре с лишним часа, успели наговориться и оценить состояние страны, власть в которой всё больше прибирали к рукам выдвиженцы Поводырей. Впрочем, политикой оба не увлекались, предпочитая более интересные темы для бесед. Алтын расспросил Романа о поездке в Алма–Ату и после обеда в самолёте предупредил его о возможных последствиях операции.
— Они на тебя и раньше зуб точили, когда ты схватился с их главным, а тут мы подлили масла в огонь, затронув епархию казахского Поводыря, так что оглядывайся по сторонам чаще.
— Ничего, прорвёмся, — легкомысленно отмахнулся Роман, пребывая в некоторой эйфории. — Расскажи лучше, чем ты занимаешься.
— Шаманствую, — отшутился Юря, не склонный делиться успехами или неудачами своей деятельности на поприще оперативника «Триэн». — Опекаю космодромных ребят. Скоро наши запустят ККС, так что работы хватит всем, в том числе Афоне и тебе.
— Что за ККС?
— Коммерческая космическая станция, совместная разработка Роскосмоса, РКК «Энергия» и компании «Орбитальные технологии». Её хотели запустить ещё в прошлом году, но занялись межпланетным модулем, старт которого ты контролировал.
— «Русь». Он сейчас на Луне.
— Так точно. В станции четыре каюты, столовая, обзорный отсек, рассчитана на семь человек.
— Неужели находятся люди, желающие испытать космический «комфорт»?
— Невесомость ты имеешь в виду? Желающих уже больше тысячи, записываются в очередь на десять лет вперёд. Стоимость одновиткового полёта всего пятьдесят тысяч долларов.
— Ничего себе!
— Когда коммерческие станции только начинали летать, стоимость билета доходила до двухсот тысяч долларов.
— Когда это было.
— Не так уж и давно, первая ККС «Спейсшип–2» компании «Вирджин» полетела в две тысячи одиннадцатом году и регулярно летает до сих пор. От туристов только требуется, чтобы они были здоровы на момент полёта. Кстати, наша станция в отличие от МКС достаточно комфортабельна. Я бы и сам слетал, давно мечтаю, да невесомость не сильно хорошо переношу. А ты?
— Не знаю, — озадачился Роман. — Никогда не испытывал. Да и полсотни тысяч «зелёных» у меня нет.
— Ну, эту сумму найти несложно, было бы желание.
Роман засмеялся.
— Такое впечатление, что ты меня сватаешь на посещение ККС.
— Кто знает, что нас ждёт впереди. Научимся пользоваться рептилоидским телепортатором и полетим куда–нибудь в космос. Между прочим, среди клиентов ККС много учёных, финансируемых научными институтами: медиков, материаловедов, физиков атмосферы и прочих.
— Им легче. Разве на станции можно проводить научные эксперименты?
— Говорят, можно. Кстати, как ты поработал на Луне? Мне говорили, но подробностей не знаю.
Роман неохотно рассказал Алтыну историю своего «астрального противоборства» с оператором лунной базы АПГ.
— Да, это их окончательно взбесит, — покачал головой Алтын. — Тебе нужна дополнительная охрана.
— И так всё время дом охраняется, — буркнул Роман. — Надоедает.
— Ничего не поделаешь, висв, ты пока один сделал больше, чем вся «Триэн» за двадцать лет своего существования. К тому же ты уязвим.
— Я смогу за себя постоять.
— Ты не один, у тебя Юна, так что не ерепенься.
Возражать Роман не стал.
В томском аэропорту «Богашёво» сели в пять часов вечера.
— Ты в Томске был? — поинтересовался Алтын, когда они садились в ждавшую их на приаэропортовой площади «Волгу».
— Ни разу, — ответил Роман. — Читал только.
— Тогда тебе будет интересно. Я был здесь много раз, и город мне нравится.
Пока ехали в гостиницу, Роман узнал о Томске много нового.
Оказалось, что первым известным поселением на месте будущего города был Томский острог, построенный в тысяча шестьсот четвёртом году у подножия Воскресенской горы. С середины восемнадцатого века и до советских времён он являлся местом ссылки политических заключённых. В тысяча восемьсот четвёртом году стал центром Томской губернии, но в советские времена губерния сократилась, превратилась в область, Томск — в довольно крупный, но ничем особенным не выделяющийся город, и жизнь в нём пригасла, не отличаясь от жизни других сибирских городов. Постепенно скрылось в обыденности и неофициальное название Томска — Сибирские Афины, данное ему за сохранившиеся памятники старины.
Однако творческий потенциал свой город сохранил, тем более что в двенадцати километрах от него построили закрытый военный городок Томск–7, впоследствии Северск, и к началу описываемых событий на его территории располагалось девять вузов, два десятка научно–исследовательских институтов, Северное отделение Российской Академии наук со своими НИИ и множество научных учреждений помельче. В одно из таких учреждений под скромным названием «Томский филиал изучения чрезвычайных ситуаций» и был командирован Роман Волков как «эксперт внутренней службы безопасности ФСБ».
Поселились в гостинице «Тоян», названной так в честь основателя Томска — князя татарского племени эушта. Располагалась она на улице Обруб, одной из самых древних в городе (в советские времена её называли Обрубной), тянувшейся по берегу реки Ушайки. Номера обоим достались стандартные, без излишеств, но вполне приличные и уютные.