каждым днем поднималось все выше в поголубевшее небо. Федор часто наведывался к своим и вел с ними нескончаемые беседы о жизни. Однажды он заговорил с ними об Алмазове, вспомнил, как тот сказал; «Рабочий класс — огромная сила. Если все рабочие объединятся в единой цели, старый мир рухнет». Теперь Федор все чаще и чаще задумывался над смыслом этих слов, хотя довольно смутно представлял, что это такое — старый мир. Удальцы Федора тоже не знали, что означает — «старый мир» и «единая цель».
— Вот в Бодайбо в забастовку у всех была единая цель, — пробовал объяснить Федор.
Его перебил Влас:
— Не трожь забастовку. Ничего хорошего она не принесла. Сколько народа перебили, и мы же виноватыми оказались.
Спиридонка откровенно смеялся над «единой целью». Какая там единая цель, если никто никому не верит, один другому готов глотку перегрызть.
Федор вспомнил, как Алмазов говорил о какой-то партии, которая объединяет всех рабочих. И опять Спиридонка пришел в недоумение. Он знал, что такое партия сукон, партия полотна, партия леса, даже слышал, как однажды сказали: «Партия золотопромышленников ушла на разведку». А о партии, про которую пробовал толковать Федор, слыхом не слыхивал.
Зато когда Федор заговорил о Ленине, портрет которого хранился у него дома, все приумолкли, стали внимательно слушать.
У Федора расспрашивали, какой он, Ленин.
Федор, как умел, описал портрет Ленина: узкие глаза, большие скулы, высокий лоб, усы и бородка… Немного похож на якута, только нос и брови как у русских.
— Определенно из наших, ленских. И фамилия-то у него — Ленин.
— Ленин — русский, — возразил Влас.
Все посмотрели на Федора, ожидая, что тот или подтвердит слова Власа, или опровергнет его.
— Настоящая фамилия у него — Ульянов, — вспомнил Федор. — Имя — Владимир. С таким именем и фамилией может быть и русский и якут.
Однажды Федор сказал Спиридонке:
— Пока стоит санная дорога, съезди-ка в Бодайбо и разузнай, что там нового. А то сидим в этой глуши и ничего не знаем.
Спиридонка нанял оленей у тунгуса. В Бодайбо он приехал на второй день к вечеру. Отпустив оленей за горой Буур, он постучал в дом, где всякий раз останавливался. Хозяева уже легли спать.
— Кто там? — послышался за дверью старческий голос.
— Я, Спиридон.
Хозяин, худой, благообразный старик, открыл дверь и впустил Спиридонку. На столе горела свеча, под образами теплилась лампада.
Новость, которую сообщил старик, была прямо-таки оглушительна: c престола свергли государя. Гость удивленно смотрел на хозяина, а потом спросил:
— Свергли?.. Совсем?.. А кто теперь царем будет?
Старик ответил, что самым высшим владыкой на Руси стал господин Керенский. Как его называют — царем ли, князем или еще как-нибудь — он не мог сказать. Говорят, будто это тот самый Керенский, который приезжал на прииски в забастовку. Хозяин явно не одобрял того, что происходило на белом свете.
— С ума все посходили, — сокрушался он. — На царя, божьего помазанника, руку подняли.
А вот Спиридонка ничего худого не усматривав в том, что одного царя сменили другим. Если самого царя трахнули по башке, то почему бы не проделать то же с княжцами? И почему бы на их место не поставить Федора, его, Спиридонку, или Власа? Жизнь бы совсем пошла по-другому.
Утром Спиридонка толкался в городе, слушал, о чем говорят люди. Про царя ничего путного не услышал — все ругали его последними словами, зато говорили о какой-то революции, без конца произносили: «Временное правительство», «Керенский», «Учредительное собрание». Этих слов Спиридонка раньше никогда не слышал. А вот что такое война, он представлял. Но не понимал, почему перед толпой возле здания Общественного собрания какие-то нарядные господа помимо прочих громких слов выкрикивали: «Война до победного конца!» На войне убивают, калечат людей, и нужна она не Федору, не Власу и не ему, Спиридонке, а царю и богачам. А что царю хорошо, Федору и таким, как он, плохо. Вот поэтому Спиридонка не кричал «ура» вместе с толпой и не радовался, когда какой-нибудь румяный, упитанный господин, потрясая шерстяной варежкой, восклицал на публику:
— Да здравствует Временное правительство и его глава Александр Федорович Керенский! Ура-а!..
Один только вид этих людей не располагал Спиридонку к себе, каждый из них чем-то походил на Серебрякова.
Потом стали громко читать бумагу. Звалась она чудно — манифест. Из этого манифеста Спиридонка понял одно: все заключенные освобождаются. Нарядный дядька с басистым голосом, который читал манифест, бросил в толпу целую пачку бумаг. Спиридонка тоже сгреб одну и сунул за пазуху: «Снесу Федору, он грамотней».
И все же возвращался Спиридонка к себе в котловину в приподнятом настроении: самого царя сбросили!.. Шутка ли! Нельзя было худого слова сказать о нем, чуть не молились как на икону. А тут — сбросили. Спиридонка попытался представить, как это произошло. Собрался вокруг огромного царского дома народ. Напирают на дверь, хотят прорваться в дом. Жандармы, стражники кричат, надрываются: «Назад! Стрелять будем!» Но не тут-то было: смяли стражу, стащили с престола трясущегося от страха царя. А на его место тут же посадили другого — Керенского. «Разойдись! — крикнул новый царь. — Дарю свободу всем заключенным! А там — видно будет!»
Спиридонке не терпелось разузнать, что за птица — новый царь. Не придется ли и этого сбрасывать?..
Слух о том, что свергли царя, пошел гулять от чума к чуму, стоило только Спиридонке поделиться новостью с тунгусом, у которого он нанимал оленей. На второй день об этом заговорили все тунгусы, живущие на берегах Тусману, Мируняню, Таймендре, Илигиру.
Прибежав к себе в котловину, Спиридонка, как помешанный, закричал:
— Революция!.. Царя сбросили! — И, достав из-за пазухи манифест, затряс им.
Федор выхватил у него из рук бумажку и стал про себя читать.
— Читай вслух, — попросил Влас.
— Теперь у нас другой царь, — блеснул осведомленностью Спиридонка. — Угадайте, кто?
Никто не спешил отгадывать, ждали, что скажет Федор, прочитав бумагу.
— Керенский — вот кто. Керенский! — не удержался Спиридонка.
Федор поднял глаза на Спиридонку.
— Керенский? — И опять уткнулся в бумагу, ища в ней подтверждение тому, что сообщил Спиридонка. Нашел, смял манифест. — Да, Керенский.
— Что, плохой царь? — насторожился Спиридонка. — Плохой?
— Мошенник, — ответил Федор, скрипнув зубами.
— Так это тот самый Керенский? — вспомнил Влас. — Он к нам на прииски приезжал.
— Обманщик, предатель! — негодовал Федор. — Это он нас на каторгу упек. — И Федор рассказал все, что знал о пройдохе-юристе.
— Его тоже сбросят, раз он такой, — пророчествовал Спиридонка. — Вот увидишь, его тоже…
Вскоре Федор сам побывал в Бодайбо. Вернулся оттуда задумчивым и каким-то просветленным. Своим удальцам