Их отправили на скотобойню.
— Ты когда-нибудь был свидетелем того, как кто-нибудь убивал животное топором?
— Нет.
— Ты когда-нибудь прятал топор на дереве в лесу?
— Какого черта ты на меня вешаешь? — огрызнулся Рини, теперь уже откровенно агрессивно. — Что ты задумал?
— Я пытаюсь выяснить, почему на дереве был спрятан топор.
— Я, блядь, не знаю. А с чего мне знать? Вешаешь на меня всех собак что ли? Сначала оружие, а теперь ты пытаешься повесить на меня гребаный топор? Я никого не убивал на ферме Чепмена, если ты об этом…
Краем глаза Страйк заметил, как крупный чернокожий заключенный наблюдает за тем, как Рини переминается на своем месте. Рини, по-видимому, почувствовал пристальный взгляд крупного мужчины, потому что снова прервал разговор, хотя ему было трудно сдерживать свое волнение: он ерзал на своем месте, яростно моргая.
— Ты выглядишь расстроенным, — сказал Страйк, наблюдая за ним.
— Чертовски расстроенным? — огрызнулся Рини. — Ты пришел и сказал, что я, блядь, убил…
— Я не говорил об убийстве кого-либо. Я спрашивал о забое скота.
— Я никогда, блядь… ничего не делал на той ферме – тебя там не было. Ты, блядь, не знаешь, что там было.
— Смысл этого интервью в том, чтобы выяснить, что произошло.
— То, что там происходило, то, что тебя заставляли делать, действует на твой гребаный разум, поэтому мне до сих пор снятся гребаные кошмары, но я никого не убивал, понятно? И я ничего не знаю ни о каком гребаном топоре, — добавил Рини, хотя при этих словах он отвернулся от Страйка, и его глаза блуждали по комнате для посетителей, словно в поисках убежища.
— Что ты имеешшь в виду под “тем, что тебя заставляли делать”?
Рини снова пожевал внутреннюю сторону щеки. Наконец он снова посмотрел на Страйка и решительно сказал:
— Всем приходилось делать то, что мы не хотели делать.
— Например?
— Как все.
— Приведи примеры.
— Делали все это, чтобы унизить людей. Разгребать дерьмо и убирать за ними.
— Кто такие “они”?
— Они. Семья, Уэйсы.
— Какие-то конкретные вещи, которые тебе приходилось делать, постоянно всплывают в памяти?
— Все, — сказал Рини.
— Что ты имеешь в виду под “уборкой” за Уэйсами?
— Просто… ты не понимаешь гребаного английского — чистить сортиры и прочее.
— Уверен, что это все?
— Да, я, блядь, уверен.
— Ты был на ферме, когда утонула Дайю Уэйс, не так ли?
Он увидел, как напряглись мышцы челюсти Рини.
— А что?
— Ты ведь там был?
— Я проспал всю эту чертову штуку.
— Ты должен был быть в грузовике в то утро? С Шери?
— Кто тебе сказал?
— Почему это важно?
Когда Рини лишь моргнул, Страйк перешел к более конкретным действиям.
— Ты должен был ехать за овощами?
— Да, но я проспал.
— Когда ты проснулся?
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Я же сказал, мне нужна информация. Когда ты проснулся?
— Не знаю. Когда все сорвались, потому что маленькая с…
Рини прервал себя.
— Маленькая…? — спросил Страйк. Когда Рини не ответил, он сказал:
— Я так понимаю, тебе не понравилась Дайю?
— Никто ее, блядь, не любил. Испортилась, блядь, вконец. Спросите любого, кто там был.
— Значит, ты проснулся, когда все уже уходили, потому что Дайю исчезла?
— Да.
— Ты слышал, как люди, дежурившие в начале дня, рассказывали Уэйсу, что видели, как она уезжала на грузовике с Шери?
— Какого хрена ты хочешь это знать?
— Ты слышал, как они сказали, что она уехала на грузовике?
— Я не собираюсь говорить за них. Спроси их, что они видели.
— Я спрашиваю, что ты слышал, когда проснулся.
Видимо, решив, что этот ответ не может его уличить, Рини наконец пробормотал,
— Да… они видели, как она ушла.
— Присутствовали ли Джонатан и Мазу на ферме, когда ты проснулся?
— Да.
— Как скоро ты узнал, что Дайю утонула?
— Не могу вспомнить.
— Попробуй.
Тигр еще раз вздрогнул. Голубые глаза моргнули, напряглись.
— Позже утром. Приехала полиция. С Шери.
— Была ли она расстроена тем, что Дайю утонула?
— Конечно, блядь, была, — сказал Рини.
— Шери уехала с фермы незадолго до тебя, верно?
— Не могу вспомнить.
— Я думаю, ты можешь.
Рини втянул свои впалые щеки. Страйк чувствовал, что это привычное выражение лица перед насилием. Он снова пристально посмотрел на Рини, который сначала напряженно моргнул.
— Да, она ушла после дознания.
— Дознания?
— Да.
— И она не сказала тебе, куда идет?
— Никому не сказала. Она ушла посреди ночи.
— А что заставило тебя уйти?
— Просто… надоело это место.
— Дрейпер ушел, когда ты ушел?
— Да.
— Вы оставались на связи?
— Нет.
— Поддерживал ли ты контакт с кем-либо из сотрудников ВГЦ?
— Нет.
— Тебе нравятся татуировки, — сказал Страйк.
— Что?
— Татуировки. У тебя их много.
— Ну и что?
— Есть что-нибудь на верхней части правой руки? — спросил Страйк.
— А что?
— Могу я взглянуть?
— Нет, блядь, не можешь, — прорычал Рини.
— Я спрошу об этом еще раз, — тихо сказал Страйк, наклонившись вперед, — на этот раз напоминая тебе, что с тобой может произойти после окончания интервью, когда я сообщу моему другу, что ты не был готов к сотрудничеству.
Рини медленно задрал рукав своей толстовки. На бицепсе был изображен не череп, а большой черный дьявол с красными глазами.
— Это что-то скрывает?
— Нет, — сказал Рини, одергивая руку.
— Ты уверен?
— Да, я уверен.
— Я спрашиваю, — сказал Страйк, потянувшись во внутренний карман пиджака и доставая пару полароидных снимков, найденных Робин в сарае на ферме Чепмена, — потому что я подумал, что у тебя когда-то мог быть череп, где находится этот дьявол.
Он положил две фотографии на стол, лицом к Рини. На одной из них высокий худой мужчина с татуировкой в виде черепа проникал в пухлую темноволосую девушку, а на другой тот же мужчина содомировал более маленького человека, чьи короткие распущенные волосы могли принадлежать Полу Дрейперу.
Лоб Рини начал блестеть в резком верхнем свете.
— Это не я.
— Ты уверен? — спросил