Чжоу ушли, их голоса звучали слишком тихо, чтобы Робин могла разобрать их слова.
Слегка напрягшись, Робин подошла к двери кабинета и постучала.
— Входите, — сказала Мазу, и Робин вошла.
Офис, пристроенный к задней части здания, был настолько захламлен, пестрел красками и так сильно пах благовониями, что Робин показалось, будто она попала через портал на базар. На полках стояло множество статуэток, божеств и идолов.
Увеличенная фотография Дайю в золотой рамке стояла на китайском шкафу, где на блюде горел джонс. Перед ней были разложены цветы и небольшие подношения. На долю секунды Робин почувствовала совершенно неожиданный приступ сострадания к Мазу, которая сидела напротив нее за столом из черного дерева, похожим на стол Чжоу, в длинном кроваво-красном платье, черные волосы до пояса спадали на белое лицо, на груди мерцала перламутровая подвеска в виде рыбки.
— Ровена, — сказала она, не улыбаясь, и момент доброты Робин исчез, как будто его и не было, так как она, казалось, снова почувствовала запах грязной ноги Мазу, раскрытой для поцелуя.
— Я хотел бы сделать пожертвование на церковь.
Мазу некоторое время неулыбчиво смотрела на нее, затем сказала:
— Садись.
Робин сделала все, как ей было сказано. При этом она заметила на полке за головой Мазу странный предмет: маленький белый пластиковый освежитель воздуха, который казался совершенно бессмысленным в этой комнате, полной благовоний.
— Так ты решила, что хочешь дать нам денег, да? — сказала Мазу, внимательно глядя на Робин своими темными, кривыми глазами.
— Да. Тайо поговорил со мной, — сказала Робин, уверенная, что Мазу это знает, — я тут немного подумала, и, похоже, он был прав, я все еще борюсь с материализмом, и пора вложить свои деньги в правильное место.
На длинном бледном лице появилась небольшая улыбка.
— И все же ты отказалась от духовной связи.
— После “Откровения” я чувствовала себя так ужасно, я считала себя недостойной, — сказала Робин. — Но я хочу искоренить ложное “я”, очень хочу. Я знаю, что мне предстоит много работы.
— Как ты собираешься делать пожертвования? Ты не взяла с собой кредитных карт.
Робин зарегистрировала это признание тем, что ее шкафчик был открыт и обыскан.
— Тереза сказала мне не делать этого. Тереза — моя сестра, она… Она вообще не хотела, чтобы я сюда приезжала. Она сказала, что ВГЦ — это секта, — извиняюще произнесла Робин.
— А ты послушала свою сестру.
— Нет, но я действительно приехала сюда, чтобы изучить обстановку. Я не знала, что останусь. Если бы я знала, как буду себя чувствовать после недели служения, я бы взяла с собой банковские карточки — но если вы позволите мне написать Терезе, я смогу организовать банковский перевод на счет церкви. Я хотела бы пожертвовать тысячу фунтов.
По тому, как слегка расширились глаза Мазу, она поняла, что не ожидала такого большого пожертвования.
— Очень хорошо, — сказала она, открыла ящик стола и достала оттуда ручку, бумагу для письма и чистый конверт. Она также положила на стол шаблон письма для копирования и распечатанную карточку с реквизитами банковского счета ВГЦ. — Теперь ты можешь это сделать. К счастью, — сказала Мазу, доставая из другого ящика кольцо с ключами, — твоя сестра написала тебе только сегодня утром. Я собиралась попросить кого-нибудь передать тебе ее письмо за обедом.
Теперь Мазу направилась к шкафу, на котором стоял портрет Дайю, и отперла его. В поле зрения Робин попали кипы конвертов, скрепленных резинками. Мазу извлекла один из них, снова заперла шкаф и сказала, все еще держа в руках письмо,
— Я сейчас вернусь.
Когда за Мазу закрылась дверь, Робин бегло оглядела кабинет, и ее взгляд упал на розетку в плинтусе, к которой ничего не было подключено. Поскольку камера, которая, по ее мнению, была спрятана в освежителе воздуха, фиксировала каждый ее шаг, она не решилась ее рассматривать, Но, раз они пользуются подобными устройствами, она подозревала, что эта невинная розетка также является скрытым записывающим устройством. Возможно, Мазу вышла из комнаты, чтобы посмотреть, что она будет делать, оставшись одна, поэтому Робин не стала подниматься с кресла, а принялась за работу по копированию письма-шаблона.
Мазу вернулась через несколько минут.
— Вот, — сказала она, протягивая письмо, адресованное Робин.
— Спасибо, — сказала Робин, открывая письмо. Она была уверена, что письмо уже было вскрыто и прочитано, судя по подозрительно сильному клею, которому оно было запечатано. — Хорошо, — сказала Робин, просматривая письмо, написанное почерком Мидж, — она дала мне свой новый адрес, а у меня его не было.
Она закончила копировать шаблон письма, адресовала конверт и запечатала его.
— Я могу отправить его, — сказала Мазу, протягивая руку.
— Спасибо, — сказала Робин, поднимаясь на ноги. — Я чувствую себя намного лучше, когда делаю это.
— Не стоит давать деньги, чтобы “почувствовать себя лучше”, — сказала Мазу.
Они были одного роста, но почему-то Робин все равно чувствовал, что Мазу выше.
— Твой личный барьер на пути к чистому духом — это эгомотивность, Ровена, — сказала Мазу. — Ты продолжаешь ставить материалистическое “я” выше коллективного.
— Да, — сказала Робин. — Я… я пытаюсь.
— Что ж, посмотрим, — сказала Мазу, слегка помахав письмом, которое только что передала ей Робин, и, по мнению последней, только после того, как деньги окажутся на банковском счете ВГЦ, можно будет считать, что она достигла духовного прогресса.
Робин вышла из фермерского дома, держа в руках письмо. Несмотря на то, что было время обеда и она была очень голодна, она зашла в женский туалет, чтобы внимательнее рассмотреть страницу в своей руке.
Наклонив бумагу под верхним светом в туалетной кабинке, Робин заметила почти незаметную линию полоски: кто-то стер дату отправки. Перевернув конверт, она увидела, что время и дата на почтовом штемпеле также размыты. Обессиленная, она уже не могла с точностью определять промежутки времени и не имела возможности воспользоваться календарем, Робин не могла вспомнить, когда именно она попросила Терезу прислать фальшивое письмо, но сомневалась, что узнала бы о его существовании, если бы Мазу не хотела, чтобы у нее был адрес Терезы.
Впервые Робин пришло в голову, что одной из причин отсутствия реакции Уилла Эденсора на письма, извещавшие его о смерти матери, может быть то, что он никогда их не получал. Уилл владел большим трастовым фондом, и в интересах церкви было, конечно, чтобы