Так что, Мигунов может хоть трижды застрелиться. Ему это не поможет.
– Надо организовать смену бойцов, – произнёс я. – Сколько вы держали их, пока мы не прибыли? Около часа?
– Больше, – полковник развернулся и опять уставился в подлесок.
– Надо дать людям отдохнуть. Даже мне после штурмовки сделалось не сахар. И нужен новый боекомплект. На месте люсианцев я бы повторил атаку в самое наиближайшее время. Очень уж удачно потрёпаны люди и абсолютно опустел боезапас.
Офицер собрался мне было что-то ответить, но не успел: на его поясе сработала радиостанция, передав незнакомым мне голосом:
– Товарищ полковник…!
Если уж вышколенный боец (а иных в составе экспедиции не числилось) опустил такой параграф, как дисциплина связи и забил на позывные абонентов, сразу открытым текстом перейдя к вызову собеседника, то дело пахнет даже не керосином. В воздухе повис запах куда более летучих и взрывоопасных фракций.
«Кольцо почувствовало опасность. Оно сжалось» (с).
Глава 58. Захват.
Наличие нездорового абзаца почувствовал и Мигунов. Полковник стянул рацию с пояса, зажал тангенту и холодно бросил в эфир:
– Какого хера?
– У нас…, – неназвавшийся оператор замялся. – Проблема. Майор Мелихов с группой вооружённых захватил медсанчасть.
Полимерный корпус радиостанции резко заскрипел от той силы, с которой офицер сжал устройство. На секунду мне показалось, что я услышал характерный хруст выламывающихся закладных, через которые винты соединяют его воедино.
– Иду.
Я не знал Мигунова настолько досконально, чтобы угадывать его настроение по полутонам голоса или мысли по взгляду. Но и по первому, и по второму было очевидно: кем бы ни был этот самый Мелихов, приговор он себе подписал однозначный.
Рация резко вернулась на своё место. Полковник окинул меня препарирующим взором.
– Избавься от скафандра, – приказал он. – Бери пулемёт и за мной.
Офицер обернулся в сторону огневых точек, рассыпанных вдоль вереницы траншеи.
– Христенко! Ты за старшего! Пали фишку по направлению! Хоть глаза пусть лопнут, но не пропустите второй накат!
– Есть, тарщ полковник! – раздался приглушённый расстоянием голос оного Христенко.
Я даже не увидел самого бойца. Видимо, между нами был какой-то излом или неровность местности…
Томка всеми силами делала вид, что занята ранеными бойцами. Новость о захвате медсанчасти она прекрасно слышала: динамик у р/с довольно громкий, а в боевых условиях его и вовсе выводят на максимальные децибелы. Иначе в горячке боя и вследствие оглушения/контузии можно просто не услышать входящую передачу. Радиофицированных активных наушников-то у нас нет. О чём говорить, если порой люди после близкого разрыва фугаса не слышат, как за их спиной проезжает танк? Но Беляева – одна, а мест, где она нужна – несколько. Медик физически не может разорваться и присутствовать везде одновременно.
– Я займусь этим, – бросил ей тихо, проходя мимо.
Военврач вскинула на меня свой взгляд.
– Там остались неходячие раненые, – тихо произнесла она. – Я не хочу повторения Будённовска.
– Никто не хочет. Но он, похоже, случился.
Скафандры Древних – слишком редкая и дорогостоящая вещь. Даже не в плане стоимости производства, а именно что в невосполнимости потери. У нас их и без того немного. А в случае выхода из строя заменить не получится вовсе. Но трястись над ними сейчас нет времени. Мигунов уже бодрым резким шагом направился к центральной части лагеря, где в заброшенном строении и была развёрнута медсанчасть.
Я попытался как мог быстро избавиться от скафандра. В одно рыло снимать его чрезвычайно неудобно, но, тем не менее, проще, чем надевать. Спустя пять минут высококачественной акробатики скафандр уже лежал на грунте, а я, пробуксовывая берцами по перекопанной сыпучей земле бруствера, обгонял полковника: надо было ещё добежать до «прыгуна» и взять оставленный там пулемёт с разгрузкой.
Забегая в кабину кораблика и натягивая «броню» с разгрузом поверх, с одной стороны, я благодарил свою паранойю, без пяти минут грозящую перейти в стадию параноидальной шизофрении. Когда попросил полковника Мигунова заменить выданный мне автомат на пулемёт, тот чуть пальцем у виска не покрутил. Спрашивается, на хрена козе баян, если технику и автомата-то много? Технари – такие звери, что им и пистолеты страшно давать. Но, с другой стороны, я эту самую паранойю готов был пристрелить с особо циничным показательным хладнокровием перед строем. Подавляющее большинство лезущего мне в мозг бреда, кажущегося абсолютно нелогичным, неестественным и аномальным, в конечном итоге имеет паскудное свойство материализовываться. В простонародье это называется «накаркал».
Бронежилет надет на тело, подогнанные камербанды и застёжки схватили торс средства индивидуальной бронезащиты и посадили его по фигуре. Поверх брони накинута разгрузочная система. В моих габаритах не менялось ровным счётом ничего: не пришлось тратить время на подгонку. Накинул, застегнул и всё. Пулемёт из угла кабины будто бы сам прыгнул в руку. Ладонь сама, «на автомате» уже без моего ведома сорвала переводчик режима огня из положения «Предохранитель» на «АВ». О том, что машинально дослал патрон в патронник, отведя затворную раму в крайнее заднее положение и отпустив её на бегу, я понял уже в тот момент времени, когда приклад сам вжался в плечо по автоматному.
Вот что с людьми делает наработанная мышечная память. Работа с автоматом ведётся, если штатно, с упором приклада в плечо. Пулемётчиков по старой школе настраивали, чтобы работа велась с пулемётом на ремне, прижатом к торсу: он в два раза тяжелее автомата. Но моторика – есть моторика. Пусть я и знаю наставления для работы с пулемётом, но тело само восприняло его как свой старый автомат. РПК оказался у плеча так, будто бы это неизменная «семьдесят четвёрка».
Мигунова я догнал уже в тот момент времени, когда офицер чуть прошёл мимо стоянки «прыгунов».
– К стрельбе готов, – коротко доложил я. – БК полный.
– Ты не всех в лицо знаешь? – скорее утвердил, чем спросил Палыч.
– Никак нет.
Вот ещё я знал бы в морду лица две с половиной сотни человек личного состава. Я и в учебке-то запомнил всех только к концу пятого, наверное, месяца.
– Тогда команд не жди. Действуй по ситуации. Вали всех, кого посчитаешь нужным.
Наличествовал тонкий момент, заключающийся в формулировке отданной команды. В руководящих документах чётко прописано, что приказ для военнослужащего должен быть отдан максимально однозначно, просто для восприятия, не допуская двояких и непонятных для бойца толкований. «Вали всех» – согласитесь, не совсем укладывается в эту канву. Такая постановка вопроса в исполнении командира, если он думает о последствиях, намекает, что приказ односложно понятен и не может быть истолкован иначе. Значит, командир не сомневается в умственных способностях подчинённого и знает, что в предстоящей ситуации боец сориентируется самым правильным образом.
– Есть.
Вот только, в этом сомневался я. Что за адская вожжа укусила того же Мелихова? Какая с ним группа вооружённых? Какая численность, какое вооружение, насколько закрепились? Какой смысл в захвате медсанчасти? Правильно ли неназвавшийся радист передал Мигунову о происшествии? Что, бл9ть, вообще происходит?
Когда мы вышли к медсанчасти, стал понятен размах события. Уж не знаю, подозревала ли Томка о произошедшем или просто ляпнула от балды, но это и был натуральный, мать его за ногу, Будённовск.
Строение с развёрнутой медсанчастью оцепил небольшой, до взвода численностью, отряд, ощетинившись стволами в сторону источника угрозы. Оцепление расположилось в полутора сотнях метрах от стен здания. Разворачивать полевые укрепления у бойцов не было ни времени, ни возможности: укрывались кто где. Кто-то залёг за пригорком. Кого-то маскировала буйно разросшаяся трава.
Чуть поодаль заметил знакомую фигуру Максимыча. «Ёкай» стоял, скрестив руки на груди, и молча созерцал сооружение, внутри которого творилась какая-то лютая дичь и невнятная вакханалия.