Но это было бы неделю назад.
Она почти вытерла руки о ткань домашних клетчатых брюк, но в последний миг себя одёрнула — отпечатки пальцев с голых ладоней ей всё равно не стереть. А потом на выдохе потянулась к Тульскому-Токареву, будто боялась передумать, и сжала рукоять.
Потянула на себя пистолет.
Холодный от стен железного сейфа, тяжелый, намного тяжелее, чем казался на первый взгляд, почти килограмм чистого веса, огнестрел Анне не понравился. Он чувствовался каким-то чужим, сторонним — таким, что Князевой принадлежать не должно было.
Тремор пошёл по рукам; Пчёла, вероятно, ни холода рукояти, ни тяжести ствола не замечал уже давно, привычно носил за поясницей примерно такую же модель оружия, готовый в любой момент с предохранителя дёрнуть пистолет и выстрелить.
Девушка провела пальцами левой руки по декоративной резьбе рукоятки — чуть ли не единственная деталь оружия, какая точностью работы привлекала чем-то запретно-красивым и Анне явно чужим.
В отстранении, как в угаре от токсичного дыма, в голове представила себя, держащую ТТ напротив лица Бека.
Картинка воедино не собралась. Будто Князева представляла вещь безумную, о какой могла додуматься только с хмельной головой.
Она не знала даже, как удержать на ровной руке эту махину, какая тяжестью сразу бы забила мышцы руки. Не знала, как проверить наличие патронов в магазине. Что уж было говорить про тонкости спуска предохранителя, перезарядки и самого решения выстрелить, всё-таки, в живого человека?..
Захотелось разрыдаться.
«Не человек это», — рыкнула сквозь плотно сжатые зубы Князева и, убрав палец со спускового крючка, посмотрела на пистолет с другой стороны. С видом весьма посредственного эксперта, знающего только, где дуло, а где ручка расположена, она как в тумане провела самым кончиком пальца по металлу, по детали, названия которой не знала.
«Не человек, а паскуда. Убийца, для которого ничего святого нет. Таких резать надо, но не добивать, оставлять на смертном одре кровью захлёбываться за всё, что сотворили…»
Анна попыталась осмотреть рукоятку. Вроде как Витя, когда пистолет разбирал, в гостиной сидел, держа на своих ногах колени Князевой, с… той части доставал пули. Девушка смотрела за чисткой оружия, но не особо отмечала тонкости, не запоминала, где какой зазор выступал в роли крючка, открывающего ударно-спусковый механизм.
Теперь жалела. Мало того, что дурой себя ощущала, так и отпечатки оставила на оружии, в котором не смыслила ничего.
Щёки вспыхнули ни то от признания собственной глупости, ни то от злости, что прекрасно справлялась с ролью быстрого горючего — легко вспыхивала, моментально испарялась, оставляя после себя лишь языки тухнущего пламени.
Князевой будто в слесарные тиски сердце засунули, разрывая мышцы, вены и капилляры, когда пульс подскочил, наверно, до полутора сотен ударов.
А потом пульс за миг вообще пропал. Анна почувствовала, как замерла статуей, как нервы взорвались гнойными нарывами, когда на её руку, сжимая сильно, не давая больше ни действия, упала крепкая ладонь.
Она бы закричала в слепом страхе, что люди Бека квартиру вскрыли, что с ней кончать приехали, если бы перед помутневшими глазами не мелькнул чёрный камень в объятьях витков золотого перстня.
«Витя…»
Тогда кричать захотелось ещё сильнее.
====== 1993. Глава 7. ======
Комментарий к 1993. Глава 7.