Это стало для Князевой пощечиной. Она убрала ладонь с ручки двери, распрямила плечи и подбородок приподняла, становясь выше Бека — к её сожалению, только физически.
— Ну, чего замерла, сладкая? — спросил Жук, какого Диана за глаза называла Дуремаром. — Так и будем на пороге разговаривать?
Она почти ответила, но потом воспоминание, одно среди миллиона других мыслей, безостановочно кружащихся в голове, будто током ударило.
Анна ведь в кабинете Вагнера при бандитах на русском и слова не сказала…
«Может, на немецком что проговорить?» — спросила у себя девушка. Почти рот раскрыла, произнося хорошо изученные конструкции, но вдогонку первой мысли её молнией, ударом грозы накрыла вторая дума. Куда менее радостная, чем первая.
Бек назвал её по фамилии. Значит, знал и имя, и явно понимал, что девушка, зовущаяся «Анной Князевой» не могла по-русски не говорить совсем.
А они, видимо, и не хотели с ней разговаривать.
Хотели, чтобы слушала.
Девушка поджала губы; притворяться стало бесполезным. Отвратительно ощущалась собственная беспомощность, неосведомленность о внезапных «посетителях», но Князева поделать ничего не могла.
По крайне мере — прямо в тот момент.
Она отошла в сторону от двери, шире ту раскрывая. Бек, хоть и понял всё, уставился на неё выжидающе.
«Дьявол»
— Проходите, — выдавила из себя Анна под хвалящий смех Жука.
Тогда-то бандиты и отмерли; перешли порог кабинета, переговариваясь ни то между собой, ни то с Князевой, что на их колкости старалась внимания не обращать.
Она прикрыла дверь за бандитами, оглянулась на кабинет, в котором сразу стало тесно. Сердце каждым сокращением меняло положение — то в груди стучало, отбивая почти что танцевальный ритм по рёбрам, то к горлу поднималось, то летело в пятки, осколками планируя рассыпаться в каблуки.
Бек сел на стул, на котором ещё неделю назад сидела сама Анна, записывающая указы Сухоруковой. Бандюган с неизвестной ей кличкой развалился на диване, а Жук встал за креслом, куда, по тонкому намёку дилеров, должна была сесть сама Князева.
Она дала себе лишь секунду на то, чтобы собраться, сжать кулаки до следов полулунок на ладонях. Потом прошлась к оставленному для неё месту.
— Значит, по-русски ты всё-таки шпрехаешь, — вынес вердикт Бек.
Анна кивнула безлико, подумав в отстранении, что наркобарон даже не догадывался, что «говорить» по-немецки и будет «sprechen».
Девушка опустилась в кресло. Жук стоял за ней тенью и, вероятно, мог выстрелить в любого, кто рискнёт прервать их «диалог». Анна оттого вдруг совсем не вовремя себя почувствовала важным звеном в криминальной системе Москвы. Примерно таким же, каким был её двоюродный брат.
Только вот она слабо верила, что Саша в такую засаду хоть раз попадал, позволял недругам своим стоять за спиной.
Она напускно-властным жестом, каким думала огорошить, с толку сбить, положила локти на подлокотники, пальцы при этом сложив в «купол», и посмотрела на Бека. Рёбра становились у́же чуть ли не с каждой секундой немого диалога, отчего и трахея сжималась в узкую трубку, не способную воздух до лёгких доносить.
Князева наклонила голову к наркодилеру, подставляя заднюю часть шеи, где позвонки просматривались, под дуло пистолета. Жук мог прощупать кости её позвонков мушкой, но Бек знака не давал.
Потому бандиты и стояли, молча, капая на мозги своей тишиной.
И девушка приняла правила этой игры, закрыв глаза на то, что нервы натянулись до состояния струн, на каких можно было бы сыграть композиции Барцевича. Молчать, вероятно, всё равно было проще, чем каждое слово своё продумывать, как перед шагом на минном поле.
Анна поклясться могла, что прошла целая зима, пока она с Беком играла в гляделки. Минутная стрелка, вопреки ощущениям, сместилась лишь на одно деление. Лысый усмехнулся, но уже не так довольно, как усмехался на пороге, и сказал, наконец, проигрывая в этой незначительной игре:
— Здорово же ты, Анька, устроилась!..
Князева пощечину себе мысленную залепила, чтобы не скривиться в отвращении; подобной формой имени она позволяла пользоваться только Саше Белову, который всегда её с братской любовью так кликал, и маме, которую отучать от дурной привычки было попросту бесполезно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бек продолжил, не заметив на лице её каких-то бросающихся в глаза изменений:
— Мы изначально подумали, что Вагнер себе очередную штучку из борделя притащил. А он, оказывается, с высоко поставленным лицом базарил!..
— Да ладно бы просто представитель режиссуры… — поддакнул безымянный бандит и, не спрашивая разрешения Князевой, достал из кармана кожаной куртки пачку сигарет. Анна мельком зацепилась за название — «Беломорканал».
Ну и дрянь.
Мужик чиркнул зажигалкой и сделал первую затяжку, отравляя воздух горьким дымом. Девушка рук, сложенных вместе, не разъединила, но так и захотела сжать меж пальцев лист бумаги или зубочистку, какую разломала бы напополам.
— Она ещё и Белому родня, — закончил мысль свою бандюган и взором скользким, будто проверяющим, посмотрел в лицо Анны.
У той дрогнули поджилки, отчего колено дёрнулось, будто ломаясь; она всеми силами впилась зубами во внутреннюю сторону щеки.
Значит, они не только имя её знали. Они куда более серьезную информацию нашли, какая была чуть ли не главным козырем Князевой.
Они знали о Саше. И, вероятно, о Вите тоже знали…
«Вот паскуды!..»
Курящий бандит опять затянулся, табачным дымом пропитывая ткани дивана, и оглянулся в поисках пепельницы. На Князеву повернулся, спросил почти буднично:
— Бычковальница есть?
Анна выдержала, как для приличия, в ответном напряжении паузу. Во рту изнутри щека заболела, когда девушка расслабила-таки челюсти и произнесла голосом, какого бы себе не приписала никогда:
— Нет.
— Жаль, — отпятил нижнюю губу бандит без особого разочарования и стряхнул пепел в чашку, из которой Аня пила утренний кофе. Прогоревший табак поплыл «брусочком» в остывшем напитке, и Князеву отчего-то передёрнуло.
Изнутри будто кнутом огладило.
— Да, тот ещё раритет, — хмыкнул Бек, подыгрывая своей «шестёрке» в импровизированном спектакле. — Ты, Анька, скажи, в кого пошла — в мамку или батьку? — и до того, как девушка хоть что успела подумать, что будет правильнее сказать, махнул рукой:
— Не говори только, что в Белого, не поверю. Он чёрт, каких в Аду не сыщешь. А ты не похожа на него.
Князева помолчала недолго в попытке понять, к чему её подвести хотели, но мысли были слишком быстры, слишком проворны. Какие-либо причинно-следственные связи вылетали из головы девушки ровно за секунду до того, как она за них успевала схватиться.
Она проговорила, как листья не шелестели:
— В отца пошла.
— А, в мертвого мента-то, Игоря Князева? — уточнил Жук за её спиной так, что Анна на миг окаменела.
Упоминание смерти отца уже как лет пятнадцать не вызывало истерики и слёз, бегущих по щекам, но в тот миг было ударом под дых, от которого Князева чуть ли пополам не согнулась.
Они, сука, знали даже это.
— В него, — ответила девушка. Какой-то особо чувствительный нерв разорвался, оставив после себя тысячи искрящих дендритов, и она тогда резко откинулась на спинку кресла.
Жук переглянулся с Кроной, сделавшим третью затяжку. Оба друг друга поняли.
— Ну, в это верю, — благосклонно кивнул Бек. — Может, и похожа, сравнить мы уже не сможем. Красавица, — вдруг в почти искренней ласке протянул мужчина, чем качнул здорово Анино сознание, вынудив чуть ли не впервые искренне напугаться банального домогательства.
Нутро скрутилось в узел, что по крепости и запутанности своей напоминал морской.
— Фигурка сладенькая, личико милое, с изюминкой… — цокал, как в удовольствии языком, главарь, а потом вдруг в лоб ей выстрелил словами:
— Не удивительно, что Пчёла тебя себе урвал. Он на баб симпатичных очень падок.
Князева продолжала молчать, хотя и чувствовала, что в груди зажёгся бикфордов шнур, какой трясся, как под напряжением, и на рёбра изнутри бросал снопы искр вкупе с пеплом. Длину фитиля она сама не знала, оттого и ощущала себя смертником, курящим папиросу на пороховой бочке.