Читать интересную книгу Лёха - Николай Берг

– Так прямо и написано? – засомневался пышноусый.

– Ну я ж сам не читал. А знающие люди говорили, что – да. Потому – стоит ли читать нам тут? А то потом хлопот не оберешься, найдется кто бдительный из тыловых героев, начнет потом писать, что мы тут вражескую писанину изучали, неминуемо морально разлагаясь и теряя бдительность, – хмуро ответил комиссар.

– Вражескую пропаханду мы должны знать. Чтоб бить ее! Потому, хлопец, ты эту книжку все ж читай, но быстро и в общем, – сказал, подумав, командир партизан.

– Ясно, за пару дней одолею. Вот, кстати, товарищ комиссар, а книжек каких других нормальных не достать никак? А то во всем отряде только эти две книжки и есть, глазу отдохнуть не на чем.

– Не можем мы тут, товарищ сержант, библиотеку создавать, да и читать некохда вроде, – нахмурился усач.

– Попробуем, может, что и достанется, – тем не менее подбодрил комиссар и, уже собираясь уходить, уточнил: – Еще что интересное есть?

– Так точно, – отозвался Брендеберя и показал стопку потертых кожаных бумажников.

– И что такого интересного? – оживился пышноусый.

– Деньги могут пригодиться. Тут, у немцев этих, и наши деньги, и польские, и оккупационные марки, и рейхсмарки, факт. Еще в каждом, считай, бумажнике – по гондону. А вот это и совсем интересно. – Тут Бендеберя вытянул из-под бумажников полотняный мешочек, с виду похожий на привычный кисет, раздернул веревочки и вывалил на грубую ладонь рыже блеснувшие кусочки металла. Среди непонятных комочков Семенов разглядел сережки, пару колечек, вроде бы медальончик в форме сердечка, цепочку тоненькую. Порванную.

– Да это же зубы… коронки, в смысле, – присвистнул комиссар.

– Точно зубы, факт, – утвердительно заявил ефрейтор.

– Знать бы еще – с мертвых драли или нет, – сказал немного оторопевший политический руководитель.

– Нам-то не один черт? – удивился усатый.

– Ну все-таки… Выкинь ты эту пакость, – брезгливо сказал комиссар.

– Стоп! Выкидывать нельзя. Надо сначала нашим бойцам показать – тут тебе, политрук, и карты в руки. Да и потом выкидывать не стоит. Сможем кохда – передадим в фонд обороны. Хлядишь, на это золото пару минометов сделают, – внушительно сказал пышноусый. – Ты, ефрейтор, спрячь пока.

– Будешь нашим походным несгораемым шкафом, – схохмил Середа.

– А бойцам зачем тогда показывать? – уточнил комиссар.

– Этот дохлый фриц ведь не из товарищей своих зубы драл, как считаешь? А драл он их у наших храждан и хражданок. И называется это – мародерство, и в любой нормальной армии не поощряется. Вот в этом аспекте и растолкуй им, что за храбьармия к нам пришла. Разумеешь?

– Разумею, – кивнул комиссар. Видно было, что ему не по сердцу с выдранными золотыми коронками дело иметь, но приказ он все же исполнит.

– И попутно изложи, что наши разведчицы рассказывают про вал казней и самодурства немецкого.

– Тут особенно рассказывать нечего… – вякнул комиссар.

– Вот тебе раз! Да одна Дьяченко про десяток повешенных рассказала, да расстрелянных полста только в трех деревнях. А еще избиения, порки, изнасилования и храбежи с нахлым воровьством – есть о чем ховорить, – удивился усач.

Комиссар приуныл. Командир вопросительно поднял бровь.

– И шо ты мне тут изображаешь? Я ж тебя знаю – ты умеешь блестяще выступить и даже тусклый материал подать зажихательно. Я про твои эти скаженные казни анхлийские и посейчас отлично помню. Ну напряхись, получиться у тебя усе, уверен!

– Так разное же оно, командир. Одно дело про каких-то сипаев толковать, которые и прогрессивные и восставшие, но все-таки где-то там вообще на другом конце света. А как вот про своих рассказать… У меня – честно! – язык немеет. Мы ж с Батюком дружили, у Сергиенко ты и сам бывал… Понимаешь, ну вот не думал, что скажу, а – не получается лекцию про своих, погибших такой гнусной смертью, читать, – ляпнул неожиданно комиссар, потом испуганно оглядел оторопевших бойцов, ставших неожиданно свидетелями его слабости.

Молчание прервал Середа, сказавший негромко:

– Да все мы понимаем. Сами то же чувствуем. Людей фрицы сейчас мордуют из-за того, что мы не остановили врага. И каждая беда тут, на оккупированной местности, нам в укор. Мы не справились. И страшно, что не только тебя самого могут убить, а и тех, кого ты успел полюбить, кто ближе родственников успел стать. Но рассказывать все равно надо. А что вы такого говорили про английские казни?

Комиссар глубоко вздохнул, глянул на командира. Тот усмехнулся одобрительно, привычно расправил усы. Тогда политработник, словно утопающий, нащупавший вдруг под ногами опору, начал не очень решительно:

– Преступления европейских колонизаторов были обеспечены научным подходом буржуазной науки и теологии и учитывали нюансы психологии и религии ограбляемых народов. Здесь очень показателен пример Великобритании и ее колонии – Индии. Достаточно вспомнить, например, про казни восставших против колониального империалистического ига прогрессивных сипаев. Вы ведь артиллерист, вероятно, слышали?

– Нет. Из пушек по ним стреляли, что ли? – удивленно ответил Середа.

– Да. Привязывали к стволу орудия спиной и холостым выстрелом разрывали на куски. Известное изобретение англичан. Наш прогрессивный художник Верещагин это отразил в картине «Казнь англичанами сипаев»[158].

– Дикий какой-то метод. Если даже ствол орудия и не поддует, так потом мыть устанешь! – со своей колокольни оценил новацию британцев артиллерист.

– Мало кто в курсе, для чего была такая казнь придумана… А там тонкая психология. Индусы и мусульмане смерти не особенно-то и боялись – опиум религии давал им ошибочные дремучие представления о послесмертии. Индус после смерти якобы перевоплощался в другое существо, а мусульманин, павший в бою, попадал в их рай к гуриям… к девам-красавицам, значит. Но были нюансы посмертия. Во-первых, и тем и другим надо было, чтобы тело оставалось более-менее целым – срубленная голова допускалась как вариант. А вот разорванное на куски тело не годилось ни для переноса сущности в другое существо, ни для гурий. Во-вторых, посмертные проблемы вызывало нарушение погребального обряда – а тут и индусов и мусульман валили в общую яму… К слову, вурдалаки и упыри – в соответствии с отсталыми и косными предрассудками нашего крестьянства – оттого заводились, что католика хоронили на православном кладбище или наоборот. Мало того, захоронение трупа индуса высокой касты вместе с трупами низкокастовых соотечественников обеспечивало еще большие проблемы в посмертии…

Тут уже распевшийся соловьем комиссар перевел дух, оглядел внимательно слушателей и продолжил:

– То есть тот, кого рвали в клочья холостым зарядом, погибал полностью, телом и душой, и навсегда весь; и вот это было для казнимых и их родственников самым страшным. Полное уничтожение. Абсолютное! В том числе и загробное. Так что нам еще везет, что мы – атеисты.

Тут комиссар глянул на зажатую в руке Середы книжку «Майн кампф» и, по-прежнему скользя по накатанному пути, словно паровоз по рельсам, выдал заученно цитату:

– «Я не признаю, что великая несправедливость была совершена по отношению к красным индейцам Америки или черным аборигенам Австралии» – сказал один известный деятель Европы. И объяснил: «Я не признаю, что несправедливость была совершена по отношению к этим людям потому, что более сильная раса, более чистая раса, более мудрая раса… пришла и заняла их место». Конец цитаты. Знаете, кто сказал?

– Гитлер? – попытался угадать Середа.

– Нет. Черчилль. Нынешний руководитель Великобритании. Самой большой колониальной империи в мире, над которой никогда не заходит солнце. Потому сами видите – капиталисты везде одинаковы. И ничего нового вы в этой помойной книжонке не прочтете. Гитлер у англичан хорошо поучился, только вот подвел их в последнюю минуту, за что они на него злы. На наше счастье, между империалистами – серьезные экономические противоречия, а за свой кошелек они маму родную на котлеты пустят. Ладно, вижу, что выступить надо будет, – решительно кивнул комиссар и отправился готовить речь.

Командир отряда еще раз оглядел трофеи и пошел прямиком на кухню.

– Видать, этот пышный натюрморт вдохновил нашего полководца на большой торжественный ужин, – сказал Середа, критическим глазом окидывая сгруженное с трофейных телег имущество.

– Ты это о чем? – спросил Семенов.

– Так рисованная картина, где всякое вкусное изображено, называется, – величественно снизошел артиллерист.

– А по мне – так лучше это в котелке своем наблюдать, – возразил боец.

– Чужд ты прекрасному искусству. Хотя думаю, что сегодня будут щи с убоинкой, сейчас всю посуду кухари собирали, чтоб первое-второе приготовить. На второе – картошка с гусятиной будет, – облизнулся знаток живописи.