Читать интересную книгу Лёха - Николай Берг

– Странно, что такое на рынке продавалось. Платье бы из него пошили или пару наволочек, – заметил деловито коренастый.

– А оно драное было, в дырах, как сито. И грязное. В общем – за пустяк купил. А фриц, что старшим у караульных на складах этих, аж загорелся. Вроде отпуск он за такое знамя может получить или еще что. Их подразделение к тому же менять будут скоро. Вот они с нашим знакомым и договорились: наш прохиндей ему – знамя, а фрицы ночью из караулки вылезать не будут, и мы несколько подвод можем вывезти спокойно. Ну немцы не знают, что все партизанам пойдет, считают, что местным мужикам в хозяйство. Это они понимают, сами деревенские. Им еще прохиндей пообещал рыбки свежей. Так-то ловлю немцы не одобряют, бумаги всякие в управе выправлять вроде надо, замумукаешься, а он намекнул, что глушить будет в лесном озере, никто не услышит.

– Зря это он затеял, – неприязненно заявил до того молчавший молодой разведчик.

– Почему? – удивился Киргетов.

– Знамя врагу отдавать – не дело, – уверенно сказал молодой.

– Может, ты и прав. Только вот в обмен на тряпицу мы получим еще патронов и тол с детонаторами. И этот флаг немцам рыгнется сторицей. Что нам сейчас важнее – флаг не пойми чей или патроны и мины? То-то. Потому я и говорю: жизнь – штука и простая, и сложная.

– Готов, падла, смяк, – заметил куривший партизан, глядя на обвисшее на веревке тело.

– А ненадолго его хватило, – отозвался Киргетов, кивнул второму парню, тот понял с ходу.

Отвязали веревку, подтянули труп повыше, завязали веревку по новой, сплюнули и, не тратя времени, пошли обратно в лагерь. Леха глянул на медленно поворачивающееся на веревке тело, и поспешил за ними.

– Слушай, разведка, а что у нас так с вооружением убого? – спросил, просто чтобы не молчать, потомок.

Коренастый глянул искоса, хмыкнул.

Леха продолжил свою мысль:

– Ведь вот такой момент: в лесах должно быть много всего армейского – как брошенного, так и от убитых красноармейцев. Выходили или пытались группами и в одиночку, больные и раненые. Вот как мы. Искать надо, много чего по лесам должно всякого полезного быть!

Тут Лехе вспомнился недавно просмотренный фильм, и он воодушевленно закончил:

– Многие тащили на себе то, что вывозили на машинах, которые пришлось бросить из-за того, что немцы оседлали дороги, либо из-за того, что горючка кончилась. Или из-за банальных поломок и невозможности починить. Не все уничтожали то, что не могли унести. Ведь надеялись вернуться, надеялись, что это временные неудачи. Что не сегодня-завтра фронт покатится назад. Мы сами такое видели не раз!

– Экий сообразительный! – без всякого одобрения буркнул коренастый разведчик.

– А что, разве я не прав? – возмутился Леха, у которого зубной порошок уже вышел с неделю тому назад, а мыло – слава скряге Семенову – еще осталось, хоть и в мизерном количестве.

– Ага, много можно найти, – усмехнулся Киргетов и продолжил: – Можно еще наш расхреначенный полевой аэродром найти, на котором две сгоревших «чайки» и раскуроченные до остова полуторки. Чем прикажешь там поживиться? Вот еще батарею с разбитыми пушками нашли: сами пушки в хлам расквашены, но там хоть есть оставшиеся и засыпанные землей снаряды, из которых тол можно выплавить. Только я без спеца туда не сунусь, мне взлететь на воздух по дурости неохота. Много чего находили. Разные вариации на тему: «Нашли, а там хрен ночевал».

Молодцеватый партизан продолжил:

– Сбитый «юнкерс» нашли. Хвост торчит в лесном озере, пытались двумя лошадками на берег вытянуть – только веревка лопнула. Крепко в дно воткнулся, скалой стоит.

– А нырнуть? – ляпнул Леха.

– Так и ныряли. Хвост-то длинный. Там метров пять глубины, а потом ил слоем. Ну и что ты оттуда выдернешь?

– Была еще и немецкая колонна, разбитая твоей летающей братией. Так немцы оружие собрали, своих похоронили, ремонтопригодные машины утащили, а остальное столкнули на обочину. На тоби, небоже, шо мени негоже. Только и подобрали, что ранец пригорелый. Война – это когда из доброго и дельного делают хлам. А ты тут толкуешь, что на этой помойке валяется куча всякого ценного. А найти на помойке можно только отбросы да отсевки и прочую хренотень. Потому как и без нас тут ловкачей полно. Подумай сам: что тут подобрать можно?..

– И что, прям совсем ничего не найти? – как-то даже жалобно спросил Леха.

– Наверное, можно. Нам вон пацанята рассказали, что в лесу куча немецких машин и броневиков битых стоит. Думаешь, мы сопли жевали? Нет; пришли, нашли, а оружие-то немецкие трофейщики собрали и все остальное мало-мальски ценное – тоже. Даже сапоги с мертвяков поснимали. Осталась мелочовка, рассыпанные, гнутые и втоптанные патроны, вонища от плохо закопанных трупцов и прочие «прелести» войны. Бумажонки, лоскутья тряпок, тюбики-коробочки, резина горелая, металлолом уже ржавый. Может, кому-то повезет. Трофейщики наверняка землю не перелопачивали, по кустам не особо шарились… А взрывами бомб что угодно и куда угодно зашвырнуть могло. Но вот нам – не повезло. Можем тебя туда сводить, ты нам сразу нос утрешь! Тут недалеко – верст двадцать.

– Руку вот нашли с часами – на елку закинуло. Ан не срослось – часы идти не хотят! – подколол Леху коренастый.

– Половник видал? Который новехонький такой, люминевый? У бабы Нюси любимая поварешка который?

– Видал конечно. Блистючий, она им порции раскладывает, – признался Леха.

– А это верстах в пяти нашли. Знаешь, как тухлая каша воняет?.. Не, не знаешь. Мы и сами удивились… А это немецкий танк нашу полевую кухню раздавил. Вместе с кашей. Один половник только и уцелел. И повар там же валялся – как мыл в ручейке котелки, так и повалился – ему поперек спины с автомата резанули. Вот он – кивок в сторону молодцеватого – в сторонку от кухни отошел, и там увидел тело во всей поварской амуниции. Рядом ручей, а в нем котелки недомытые, фляги на берегу, и рабочий по кухне – головой в ручье. Никакого изобилия… Грязь и ужас войны. Ну и маленькие дивиденты. Десяток котелков, пара фляг – побились они большей частью: по повару и баклажкам очередь прошла – да ботинки с мертвеца. Их сейчас Сиволап носит, только ты ему не говори, не нужно. Наши партизаны пока от мирного времени не отвыкли, еще пирожки мамкины из задницы торчат. Привыкли на всем готовом…

– Это точно, – отозвался другой разведчик. Помолчал и решительно заявил: – Что ни говори, командир, а надо людей обучать подбирать все.

– Это ты о чем? – спросил Леха.

– Да о том, что бедному вору – все впору. Привыкать надо к лесной жизни, а они все ушами хлопают, думают, им на блюдечке с золотой каемочкой поднесут.

– Товарищ Стукалов имеет в виду тот факт, что наши бойцы не приучены думать наперед в боевой обстановке, – заметил Киргетов.

Потомок изобразил лицом внимание.

– Ты про это, что ли… про мародерство?

– Это ты о чем, старшина? – удивился коренастый.

– Это так называется, если ты грабишь на войне с целью богатствия себе найти, – отозвался с усмешкой Киргетов.

– И какое же на войне богатствие? Разор сплошной! – искренне удивился партизан.

Леха на минутку задумался, вспомнив вначале телесюжет о том, как ухитрялись неизвестные ребята из американской армии обносить всякие музеи в оккупированных странах на бесценные экспонаты, потом заяву лекаря-профессора про грабительскую суть немецкого визита, затем разговор с ефрейтором, где и Бендеберя и Семенов толковали, что ботинки снять с убиенного (тут Леха опять отвлекся на тему того, откуда взялись внезапно его собственные одежка-обувка и парашют впридачу) – уже мародерство, и в конце концов запутался сам совершенно.

– Вот когда волк пришел у меня овцу украсть, а я волка того убил и шкуру с него снял – это мародерство или как? – внимательно глянул Киргетов на запинающегося под грузом вороха мыслей потомка.

– Это – браконьерство! – заржал молодой разведчик.

Леха покосился на него, увидел, что тут явно какие-то «старые дрожжи», и не стал встревать.

Киргетов выпад своего подчиненного игнорировал как-то даже привычно и опять спросил у Лехи:

– Так что такое мародерство?

Менеджер вздохнул, решив про себя при первой же возможности узнать у Семенова, откуда взялось его летно-старшинское имущество.

– Ну давай! Сказал «а» – говори и «бэ».

– Да я и сам толком не пойму. Особенно сейчас. Раньше все вроде просто было – вынул у мертвеца бумажник – значит, мародер. Или там… – Тут Леха прикусил язык, потому что рассказывать про виденную как-то на трассе разбившуюся фуру с помидорами, откуда все тырили красные овощи, было не очень уместно. – А сейчас – я и сам не пойму. Но ведь я не один такой… Вон ефрейтор про нашего лейтенанта рассказывал, что тот сначала был ни-ни. А потом не устоял перед соблазном ручной пулемет взять. И пошло-поехало.