Из его взгляда ушла бешеная ярость, которой он горел, когда еще совсем недавно рубил врагов обеими руками. Он словно снова овладел собой, и тень брата перестала стоять у него перед глазами. Не было в Ярославе больше ни той неистовости, ни отчаянной злости, что сжирали его изнутри.
Чеслава мыслила, что это к добру.
Князь правил обратно, туда, где по-прежнему сражались войска хазар и русов, а Чеслава глядела ему вслед, продолжая зажимать рану Горазда на груди. Тот дышал тихо, едва слышно, и порой она припадала к нему, чтобы уловить слабое биение сердца.
Навстречу же князю все чаще попадались бежавшие подальше от битвы воины. Ярослав равнодушно пропускал их и не вытаскивал из ножен меч, чтобы снести голову прямо на ходу.
Пока они гонялись за неизвестным хазарским воеводой, то не встретили никого из личной охраны Багатур-тархана. Его самого они также не встретили, а ведь полководцы в боевом построении находились позади всех и вступали в сражение в самом крайней случае.
Неужто он еще раньше своих трусливых воинов утек?.. Коли не увидели они его, когда зашли хазарам за спину?.. Чеслава пожала плечами, но тут же об этом пожалела. За переживаниями из-за Горазда про свою рану она как-то позабыла, а напрасно. Раздробленные кости болели при каждом неловком движении.
Она не ведала, сколько просидела так подле Горазда, накрыв его рассеченную грудь окровавленными ладонями. Очнулась лишь, когда поблизости показался лекарь — неужто князь отправил? Смурной, уставший мужчина с побитыми сединой волосами опустился подле них на колени и зацокал языком, разглядывая отрока.
— Он... он… — заплетающимся языком заговорила с ним Чеслава, но суровый мужчина лишь замахал на нее рукой.
— Ступай, ступай себе. Я тут уж без тебя управлюсь. Ступай же!
Чеслава послушалась лишь на третий раз, когда он прикрикнул на нее. Бросив на Горазда прощальный взгляд, она поднялась на неверные, затекшие ноги и свистом приманила к себе лошадь и, кое-как взобравшись на нее, бросилась обратно, в самую гущу сечи.
Русы побеждали. Медленно, ценой множества смертей, но они побеждали. Теснили хазар все ближе и ближе друг к другу. Загоняли в ловушки и окружали со всех сторон. Сминали копытами лошадей, а те, волна за волной, натыкались на неприступную стену из ратников и увязали перед ней в кровавой бойне, из которой не могли выбраться.
Чеслава выискивала взглядом князя и никак не могла найти. Она не единожды проехалась вдоль неровных рядов, отражая хазарские атаки одной рукой и отчаянно всматриваясь в безликую, смешавшуюся толпу. Князя она не увидела, а услышала, узнала по голосу.
С боевым кличем на устах, набрав ход, он врывался в сражение с наскока, столь молниеносно орудуя мечом, что Чеслава и уследить за ним не поспевала.
Среди поредевших дружинников она выцепила знакомое лицо сотника Стемида и выдохнула с неимоверным облегчением. Она не видала его с начала сражения и страшилась, что тот сложил свою курчавую голову.
— Пригляди! — надломанным, хриплым голосом крикнула ему Чеслава и дернула подбородком в сторону, куда умчался князь.
Сотник, еще не отошедший от схватки, в которой поверг очередного хазарина, с мгновение смотрел на нее, не понимая ничего из сказанного. Потом кивнул, махнул рукой — капли крови рассыпались во все стороны с его ладони — и, развернувшись, поспешил следом за Ярославом.
Чеслава и сама бы бросилась за ним, не раздумывая, но разумела она, что с одной рукой она будет обузой, а не помощницей. Еще князю придется за ней приглядывать, как бы ни случилось чего.
Сражение шло до самого вечера, до последнего луча солнца, которое на несколько минут показалось из-за туч перед тем, как уйти за линию горизонта. Поверженные хазары бежали. За их спинами не стоял Багатур-тархан с личным, отборным войском, и некому было их остановить.
Догонять утекших хазар не стали. Слишком разрозненными группами они уходили. Слишком ослабели княжеские дружины после лютой сечи.
Наступил вечер, но никто не спал. Когда стихли звуки битвы, когда стало не слышно больше лязганья железа да звона ударов, когда с глухим стуком перестали в щепки рассыпаться щиты, за замолкли встревоженные, возбужденные лошади, мир вокруг наполнился горестными криками и предсмертными стонами.
На небо выкатилась кругленькая, серебристая луна. Под ее тусклым светом и с факелами в руках те, кто могли стоять на ногах, бродили по месту битвы, выискивая знакомые лица среди павших, выискивая живых людей. Чеслава, руку которой наскоро перевязал кметь из чужой дружины, также ходила посреди множества валявшихся на земле воинов.
Их тех, с кем близко сошлась Чеслава в ладожской дружине, не досчитались строгого гридня Лутобора. И пока не могли найти его ни среди мертвых, ни среди живых. Но многие воины лежали поверх друг друга, сраженные в один миг, и потому трудно среди них было отыскать знакомое лицо.
Лекари, как сумели, утешили раны Горазда, а Чеслава прикрыла его от ночного холода своей запасной рубахой — той, которую носила до княгининых подарков. Теперь, как говорили, на все была воля Богов. Смилуются они, и кметь будет жить. А коли начертано ему умереть, то так и будет.
Чеслава от таких речей скрипела зубами, но с лекарями не спорила. Им нынче было не легче, чей ей.
Князь был мрачнее тучи. Легко раненый Буян Твердиславич сунулся, было, с ним поговорить, но отступил. Чеслава глядела на Ярослава токмо издалека, и даже сотник Стемид, хоть и следовал за ним бесшумной тенью, а близко подходить не смел.
Ни княжича Святополка, ни почти никого из его дружины не было среди павших. Не видели их и среди тех, кто позорно сбежал вглубь земель хазарского каганата. Потому и почернел лицом Ярослав. По всему выходило, провел его младший братец. И Чеслава страшилась даже думать о том, что замыслил проклятый Богами княжич.
Ближе к ночи Стемид разыскал ее и заставил пойти передохнуть в лагерь, который разбили неподалеку. Дружинники шептались, что из княжеских земель уже спешили к ним и повозки со снедью и водой, и знахарки с целебными отварами да чистыми повязками. Пока же обходились тем, что было с собой, хотя лекари уже с ног валялись от усталости. Они врачевали воинов почти весь день и ни на мгновение не прервались с наступлением ночи.
Чеслава, покряхтывая, кое-как опустилась на брошенный на землю чужой плащ и взяла протянутую кем-то лепешку. Она принялась баюкать руку, поглядывая по сторонам. Стемид привел ее к небольшому костерку, вокруг которого собрались князья да старшая гридь.
Уж не ошибся ли часом сотник? Все же ранен он был, хоть и отделался легко — князю приходилось куда хуже. Что уж говорить о Горазде, который может не увидеть, как встанет утром солнце...
Но ее никто не гнал, и потихоньку Чеслава расслабилась, пригрелась подле костерка. Глаза отчаянно слипались, и она с трудом заставляла себя не клевать носом, прислушиваясь к разговору промеж князьями. Среди них не было сыновей того достойного человека, которому она однажды служила. Что ж. И они не пережили эту битву. Но уж по ним она плакать не станет.
— У него должно быть становище где-то поблизости. Отправим поутру людей, кто посвежее. Нагоним, — Буян Твердиславич говорил о хазарском воеводе Багатур-тархане, которого на поле битвы, как выяснилось, не видал никто.
Гридь согласно зашумела. Разграбить становище полководца да поживиться его сокровищами хотелось многим. Еще и после такой сечи.
— Может, и брат твой там сыщется, — черноводский князь поглядел на ладожского.
Половину лба у Ярослава Мстиславича закрывала наложенная вокруг головы повязка. Сколько повязок пряталось под рубахой не ведал никто, окромя лекарей. Чеслава мыслила, что немало, коли судить по его скованным движениям да сцепленным зубам.
Ладожский князь нахмурился и медленно кивнул.
— Может, и сыщется, — отозвался он, непроницаемым взглядом смотря на огонь.
Чеслава поежилась невольно. Ничего еще для них не кончено, ничего. Это для степных князей все завершилось после битвы. Остается им токмо добычу найти да разделить честь по чести. А вот князь Ярослав, пока брата не разыщет да не поквитается с ним, покоя знать не будет.