Читать интересную книгу «Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

Но, конечно, и речи быть не может о том, что такое представле ние может завтра состояться! Стало быть, конная милиция сама со бой, а спектакль тем не менее снимать! Но где же Варенуха?

Воспаленными глазами глядел Римский на червонцы, лежащие перед ним (их было шесть штук), и ум у него заходил за разум. Снару жи несся ровный гул. Публика потоками выливалась на улицу. До чрезвычайно обострившегося слуха финдиректора вдруг донес лась прорезавшая шум отлива отчетливая милицейская трель. Сама по себе она уже никогда не сулит ничего приятного. А когда она по вторилась и к ней в помощь вступила другая, более властная и про должительная, а к ним присоединился явственно слышный гогот и даже мерзкое улюлюканье, финдиректор сразу понял, что на улице совершилось еще что-то и скандальное, и пакостное. И что это что-то, как бы ни хотелось отмахнуться от этого, находится в тес нейшей связи с чертовым сеансом черного мага и его помощников.

И финдиректор ничуть не ошибся. Лишь только он глянул в окно, лицо его перекосило, и он не прошептал, а прошипел:

– Я так и знал!

Он увидел в ярком свете сильнейших уличных фонарей даму в од ной сорочке и панталонах фиолетового цвета. На голове у дамы, правда, была шляпочка, а в руках зонтик.

Вокруг этой дамы, находящейся в состоянии исступления, то при седающей, то порывающейся бежать куда-то, волновалась толпа, из давая тот самый хохот, заставивший финдиректора вздрогнуть даже сквозь стекла.

Возле дамы метался какой-то гражданин, сдирающий с себя лет нее пальто и от волнения никак не справляющийся с рукавом, в кото ром застряла рука.

Тут крики и ревущий хохот донесся и из другого места, именно от бокового левого подъезда, и, повернув туда голову, Григорий Дани лович увидел вторую даму в розовом белье и без зонтика. Та прыгну ла с мостовой на тротуар, стремясь скрыться в подъезде, но из подъ езда еще вытекала публика, и бедная жертва своего собственного легкомыслия прыгала на одном месте, мечтая только о том, чтобы провалиться сквозь землю. Милиционер устремлялся к несчастной, обманутой гнусным гипнотизером Фаготом, сверля воздух свистом, за милиционером бежали развеселые молодые люди в кепках. Они тыкали пальцами и испускали хохот и улюлюканье.

Усатый худой лихач подлетел к первой раздетой и с размаху оса дил костлявую разбитую лошадь. Лицо усача радостно ухмылялось.

Римский вдруг стукнул себя кулаком по голове, плюнул и отско чил от окна.

Он посидел некоторое время у стола, невольно прислушиваясь к улице. Свист в разных точках площади достиг высшей силы, а по том стал спадать. Скандал, к удивлению Римского, ликвидировался как-то неожиданно быстро.

Настала пора действовать, приходилось пить горькую чашу от ветственности. Аппараты были исправлены во время третьего от деления, надо было звонить, просить помощи, сообщить о происше ствиях, снимать с себя ответственность. Это было ужасно, и печаль ными и злобными глазами глядел финдиректор на диск аппарата с цифрами. Надо, однако, сказать, что останавливал его руку, как это ни странно, вовсе не страх неприятных служебных разговоров, от них уйти было нельзя, дело зашло слишком далеко, а что-то дру гое. Но что? А вот какой-то беззвучный голос, внушавший ему, даже не шепчущий, – «не звони!» Звонить надо, а голос – «не звони». Два раза расстроенный директор клал руку на трубку и дважды ее сни мал. И вдруг в мертвой тишине кабинета сам аппарат разразился зво ном прямо в лицо Римскому, и тот вздрогнул и похолодел. «Что с мо ими нервами?!» – подумал финдиректор и трясущейся рукой поднял трубку.

– Да, – сказал он слабо, отшатнулся и стал белее бумаги.

Тихий и в одно время и вкрадчивый, и развратный женский голос шепнул в трубке: «Не звони, Римский, худо будет», – и тотчас трубка опустела.

Вздрагивая, чувствуя мурашки в спине, финдиректор положил трубку и оглянулся почему-то на то окно, что было за его спиной. Сквозь редкие и еще не опушенные как следует зеленью ветви липы он увидел луну, пробегающую сквозь жидкое облачко. Почему-то приковавшись к ветвям липы, Римский смотрел на них, и чем более смотрел, тем сильнее и сильнее его охватывал страх.

Сделав над собою усилие, финдиректор отвернулся наконец от лунного окна и встал. Никакого разговора о том, чтобы звонить, не могло больше и речи быть, и теперь финдиректор думал только об одном, как и быстрее уйти из театра.

Он прислушался: здание, в котором десять минут назад слышались гулы, завывание, теперь молчало. Римский понял, что все разошлись, кроме дежурного где-то у кассы. Он был один во втором этаже, и неодо лимый страх овладел им при мысли, что ему придется проходить одно му по коридорам и спускаться по лестницам. Он лихорадочно схватил гипнотизерские червонцы, спрятал их в портфель и кашлянул, чтобы хоть чуточку ободрить себя. Кашель вышел хрипловатым, слабым.

И тут еще показалось, что потянуло из-под двери гниловатой сы ростью. Дрожь прошла по спине. «Заболеваю я, что ли? Знобит», – подумал Римский.

Часы ударили и стали бить полночь. Теперь даже бой волновал вконец расстроившего нервы финдиректора. Но окончательно упа ло его сердце, когда он услышал, что в замке двери тихонько снару жи поворачивается английский ключ. Вцепившись в портфель, фин директор дрожал и чувствовал, что если еще немного продлится этот шорох в скважине, он не выдержит, закричит.

Тут дверь открылась, и перед финдиректором предстал… Варенуха!

Римский как стоял, так и сел в кресло, оттого что ноги его подо гнулись.

Набрав воздуху в грудь, он улыбнулся жалкой, болезненной улыб кой и сказал слабо:

– Боже, как ты меня испугал!

Губы его еще прыгали при этом, но силы уже возвращались к нему. Возвращение администратора являлось огромной радостью в этих ужасных обстоятельствах.

– Прости, пожалуйста, – глухим голосом ответил вошедший, за крывая дверь, – я думал, что ты уже ушел…

Варенуха, не снимая кепки, прошел к креслу и сел по другую сто рону стола.

В ответе Варенухи была маленькая странность, которая легонько кольнула чуткого Римского: в самом деле – зачем же Варенуха шел в кабинет, если думал, что там финдиректора нету?

Это раз. А два: входя, Варенуха неизбежно должен был встретить ся с дежурным, и тот сказал бы, что финдиректор еще у себя.

Но эту странность финдиректор тотчас отогнал от себя. Не до нее было. Теперь горячая волна радости начала заливать финдиректора.

– Ну, говори же, говори, – нервничая от нетерпения, вскричал Римский, – где же ты пропадал? Разъяснилось все чертово дело с Владикавказом?

– Чего ж ему не разъясниться, – очень равнодушно отозвался Варенуха, – конечно, разъяснилось.

– Что же это такое?!

– Да то, что я и говорил, – причмокнув, как будто его беспоко ил больной зуб, ответил администратор, – нашли в трактире на Сходне.

– Ну, а телеграммы?!

– Как я и говорил. Напоил телеграфиста, и начали безобразни чать, посылать телеграммы с пометкой Владикавказа.

Радость вспыхнула в злых и измученных глазах Римского.

– Ага… ладно, – зловеще сказал он и, стукнув, переложил порт фель с одного места на другое. В голове у него сложилась целая кар тина того, как Степу с позором снимут с работы, а может, добьется тот и чего-нибудь похуже. – Ну, рассказывай, рассказывай, – нетер пеливо добавил Римский.

И Варенуха начал рассказывать подробности. Как только он явил ся куда следовало, его немедленно приняли и выслушали вниматель нейшим образом. Никто, конечно, и мысли не допустил о том, что Степа может быть во Владикавказе. Все сейчас же согласились с предположением Варенухи о том, что Лиходеев, конечно, в трак тире на Сходне…

– Где же он сейчас?! – перебил администратора взволнованный финдиректор.

– Где же ему быть, – ответил, криво ухмыльнувшись, админист ратор, – в вытрезвителе!

– Ну, ну… Ай, спасибо!

Варенуха начал повествовать дальше. И чем больше повествовал, тем ярче выступала перед финдиректором длиннейшая цепь лиходеевских хамств и безобразий, и было в этой цепи всякое последующее звено хуже предыдущего. Тут обнаружилась и пьяная пляска в обним ку с телеграфистом на лужайке перед сходненским телеграфом, да еще под звуки какой-то праздношатающейся гармоники. Гонка за какими-то дамами, визжащими от страха… Ссора с буфетчиком в са мом «Владикавказе»… Темный ужас!

Степа был хорошо известен в Москве, и все знали, что человек этот не подарочек, но все, что рассказывал администратор, даже и для Степы было чересчур. Да… чересчур. Очень чересчур.

Колючие глаза Римского через стол врезались в лицо администра тора. Чем дальше тот говорил, тем мрачнее становились эти глаза. Чем большими подробностями уснащал свою повесть администратор, чем жизненнее и красочнее становились они, тем менее верил рассказчику финдиректор. Когда же Варенуха дошел до того места, где Степа поры вался оказать сопротивление приехавшим за ним, чтобы вернуть его в Москву, финдиректор твердо знал, что все, что рассказывает вернув шийся к нему в полночь администратор, все ложь! Ложь от первого до последнего слова. Варенуха не ездил на Сходню, и на Сходне Степы не было, не было пьяного телеграфиста, разбитого стекла в трактире, Степу не вязали веревками… ничего этого не было.