хочет, но говорит, что съест потом. Вновь иду на кухню, мою кастрюлю и дуршлаг. Делаю ирландский и ем три яблока на десерт. Уже поздно. Волосы взлохмачены. Если перед душем не причешусь, они сплетутся в грубую мочалку.
Мне не хотелось причесываться у Тома, линять, как пес, на его диван. Смешивать части себя с грязью, кожей и волосами на его ковре. Он не против пустить меня в свою постель, но это другое. Комки волос довольно неприятны. Ему бы не понравилось.
Кое-что я Тому доверяю. Понемногу. Сначала легкое, потом тяжелое. Как Роберт на работе говорит про тяжелую атлетику. Начинаешь с малого и понемногу берешь больше. Я кое-чем делюсь. Честное слово. Я не робот. Но иногда хотелось бы им быть.
Моряки не носили похоронные украшения. Они помнили людей навечно. Помнили их кожей. Мне нравится. Это по-доброму, по-человечески — помнить друзей. Доброты должно быть больше. Выгравировать ее на бицепсах, нацарапать на лопатках и спине.
Горло болит. Я чем-то заразилась. Готовлю горячий виски с медом и лимоном. Стаканчик мне, стаканчик маме. Его она благодарно принимает. Отпиваю по чуть-чуть, пока работаю над последним делом. Диаграммой человеческого сердца. Звучит легко, но я постоянно отвлекаюсь. Рисую идеальный образец, но он выходит маленьким и черным, словно уголь. Потом еще один из хрусталя. Весь белый с голубым. «Если будет слишком быстро биться — разобьется», — пишу под ним. Отлично бы смотрелось со специальными блестящими чернилами, которые сияют в темноте.
Прозрачное трудно рисовать — свет отражается от них и в них. На бумаге в клетку изображаю диаграмму, обозначаю все, что нужно обозначить. Что я и должна была сделать с самого начала.
Ночью я сморкаюсь без остановки. Спать не могу, иначе захлебнусь в мокроте. В конце концов я отключаю свой будильник. Понимание того, что будить не будут, помогает мне заснуть. В комнате холодно. Кровать согревается только к утру, когда уже пора вставать. Жизнь такая вот несправедливая. Сколько учебных дней я пропустила? Вроде немного. Мне кажется, можно парочку спокойно прогулять. Мама терпеть не может, когда я пропускаю школу. Беспокоится, что люди посчитают ее плохим родителем, отберут меня и отправят вновь к отцу. Мне кажется, так это не работает, но точно я не знаю. Может, добыть справку у врача? Может, тогда мама даст мне выспаться.
Я так устала. Воображаю, что птица и моя машинка тоже спят, там у себя, в полу под гардеробом. Тихо жужжа и каркая. Что я буду делать, если одна из них или сразу обе оживут? Птица улетит, если сумеет. А вот машинка станет мне питомцем, потому что я ее творец. Буду кормить ее чернилами и кровью, она будет чиститься сама, отрастив язык и выработав антибактериальную слюну. Или слюна как таковая антибактериальна?
Я читала, что именно поэтому собаки лижут раны. Моя машинка будет невероятно преданным питомцем. Я разрешу ей спать в моей кровати и кровь пить прямо из моей руки. И натравлю ее на идиотское папино кресло в качестве подарка для себя из прошлого. Такая острая игла разделается вмиг со старой мягкой кожей.
Не знаю, считается ли это ясной мыслью, учитывая, как глупо все это звучит. После небольшой фантазии с машинкой я провалилась в сон. Возможно, это было начало сновидения — мысли мешались в голове, как тесто в миске.
Сновидения чудная вещь на самом деле. Мять их нужно очень нежно. Слишком много холода или тепла, желудок слишком полный — и результат получится ужасным.
Легенды и истории написаны на теле. До сложного простые. они найти хотели гавань или дом. как и все мы.
Это моя мать. Лаура — моя мать. У нее два глаза, нос, и рот, и руки. Она считает, что ей нравится смеяться, но это не так. Она умна, но по-особенному: она читает книжки, пока все остальные делают ее дела. Она молчалива. Она немного давит на Саймона, кладет ладонь на его рукав и просит отвезти ее куда-нибудь или что-нибудь купить. Сдать бутылки по пути домой. Она красит брови в черный, когда вспоминает. Ресницы тоже. Ей кажется, что татуировки есть у многих. Себе она бы сделала татуировки косметические. Брови удивленные под ее бровями. Красная линия по краю губ, чтобы всю жизнь носить одну помаду. Мне кажется, такие татуировки делать классно. Что, если рука дрогнет? Что, если…
Раньше, когда сидела у стоматолога, я придумывала разные сценарии. Превращала слова в изображения. Изображения в цвета. Цвета в другие изображения. Мои руки создают их лучше, чем мой язык.
Уже год прошел. Раньше я ходила регулярно. Когда есть деньги, совсем не думаешь, сколько стоят такие повседневности. Их просто делают тебе — и все.
Они познакомились в университете, мама с папой. Она училась на бакалавра, он занимался бизнесом, у них были общие друзья. В то время у нее были друзья.
Сейчас у нее гораздо больше мнений по всяческим вопросам. Но дальше слов дело не идет. Делаю все я. Я сохраняю чеки на случай, если можно вычет получить. Я вынимаю ключ, если труба под раковиной начинает течь. Я меняю провода. Она все это делала, чтобы задобрить папу. Порядок наводила. Теперь же мама не боится, что беспорядок кто-то обнаружит, поэтому не наводит ничего.
Мне кажется, что я такая же. Потому что я боюсь того, что произойдет, если я хозяйство тоже брошу. Я как дешевая бумажная гирлянда, на которой чудесным образом держится весь дом. Гирлянда была бы неплохой татуировкой. С надписью о чем-то важном. Ее можно раскрасить или оставить черно-белой, изобразить двух птиц, взлетающих с нее. Много кто делает татуировки в виде птиц. Они красивые. Я рисую кошку, которая съедает птицу с красивым оперением. Рисую балерину с одной ногой.
Мои родители познакомились в университете. Так нормально. Стали встречаться и поженились. Тоже нормально. Они были вместе много лет, но потом он встретил другую женщину, и больше вместе они не были. Моей маме тяжело. Но она женщина красивая и уже встретила другого человека, так что, я думаю, все будет хорошо. Именно эту историю я рассказываю своим знакомым. Кроме Анны.
У Шейлы родители тоже развелись. Она не рассказывает почему. Может, не знает. Мне все равно. Недавно ей до смерти хотелось попасть в бар. Спрашивала нас, где можно купить поддельные документы. Не знаю ли я кого-нибудь, кто может купить спиртное, чтобы мы