способ. Выреза́ли пропеллер на ягодицах, чтобы вынес к берегу, если в воду упадут. Множество вещей могут помочь попасть на берег. Если они так любили сушу, зачем тогда выходили в море?
На остановке у меня замерзли руки. Было так холодно, что пальцы жгло. Пять часов, автобуса все нет. Пальцам на ногах не лучше. Сегодня я надела две пары чулок, но это не спасло. У меня много, так много дел.
Мисс Макманус уходит на пенсию. Нам нужно принести ей десять баксов. У меня нет с собой десятки, но я притворяюсь, что меня возмущает записка с требованием денег, потому что мисс Макманус — стерва. Это правда, но я бы тоже стала стервой, если бы преподавала двадцать лет. У нас она вела религию. Порою разрешала делать домашку на ее уроках. Однажды, когда я не смогла прочесть, что мисс Макманус написала на доске, она возмутилась и заявила, что мне нужны очки. Есть плюсы, и есть минусы.
Мне слегка обидно расставаться с заработанными деньгами ради мисс Макманус. Она, наверно, получает больше, чем все мы, вместе взятые. Скоро пришлют счет за электричество. Нам раньше отключали, в старом доме, где мы жили с папой. Он это допустил, чтобы показать, что может. Показать, как мы беспомощны без его толстых карманов. Он любил об этом нам напоминать. Но и хорошее в нем было тоже. Он хорошо умел вещи чинить, как я. Отлично пел. У нас с ним похожее чудное чувство юмора. Я все это знаю. Кроме того, у меня костлявая фигура его матери, а не круглая и мягкая, как у бабушки Кейт, земля ей пухом. Я похожа на другую, модную бабушку, которая носит каблуки и красит ногти. Которая с нами не разговаривает.
«Это у тебя с отцовской стороны», — говорит Лаура, когда злится.
Но этих черт у меня немного. Их достаточно? Я больше не хочу. Чем меньше его во мне, тем лучше. Я вырезала бы их все, если бы могла.
В путешествиях порою встречаешь смерть. Неважно, где ты. И моряки из прошлого ее встречали часто. Люди тонули, их уносили волны, их резали ножами. И вместо памятников им рисовали картинки на чужих телах. Ласточка, пронзенная маленьким ножом. Один из вас, что умер. Павший товарищ.
Я так устала, что заснула прямо в автобусе, и мне пришлось идти домой пешком от последней остановки. Сорок минут дождя.
Когда иду мимо дома Тома, он мне звонит.
Говорит мне: «Заходи, любимая». Я соглашаюсь. Он много кого зовет «любимыми». Женщин в магазинах. Собеседников в телефонных разговорах. Это не значит, что он любит меня.
Он хочет что-то мне сказать, но забывает обо всем, когда я снимаю свою мокрую одежду. Школьная форма крутится в сушилке, а Том вылизывает меня, словно кот. Не притронувшись к домашке, я моюсь в душе, и мы смотрим телевизор на диване. Том листает интернет-странички на своем ноутбуке, прокрастинируя эссе или что он там должен делать. Он всегда жалуется на то, какой он занятой, но я ни разу не наблюдала, чтобы он чем-то занимался. Он безработный. Я кладу голову ему на плечо, как девушка в кино. Мне нравится так делать, это кажется нормальным. Или почти нормальным. Как будто это может быть чья-то чужая жизнь.
Гостиная пахнет пацанами. Рядом с диваном стоят четыре пары кроссовок, а на стене приклеен постер какого-то неизвестного мне фильма. Кажется, он про бои. И, возможно, про наркотики. Постер красивый, но я бы сделала надпись более витиеватой, а тени более объемными.
Какой-то дядька набил себе татуировку на пузе в виде кота. Кот стоит спиной и хвост подняв, так что пупок у мужика стал котовой попкой. Том показал мне фото. Я чуть не подавилась чаем.
— Он, наверно, очень любит кошек, — замечаю я.
Татуировка странная, нарисована отлично. Зачем кому-то это делать?
— Чтобы привлечь внимание или по приколу, — отвечает Том, но меня это тревожит.
Когда я буду делать татуировку, это будет что-то личное и значимое для меня. Мне бы хотелось, чтобы жизнь моя была значимой и личной. Наверно, у дядьки с котом на животе другие цели. Смех там. Или секс с котом.
Парни, с которыми живет мой Том, прикольные. Довольно дружелюбные. Заваривают мне чай порой. Спрашивают, как дела, и рассказывают истории из жизни. До того как мы с Томом стали спать друг с другом, я видела их чаще. Я заходила к Тому смотреть фильмы. Быть нормальной. А потом случился секс. С тех пор я им и занимаюсь. И он неплох, но иногда я скучаю по другим, дружеским занятиям. Как я наблюдала за их играми в приставку. Как мы вместе слушали музыку. Курили и хохотали на диване.
Том думает, что татуировки — это круто, но он о них ничего не знает и не понимает, почему они мне интересны. О своих планах я не распространяюсь. У нас не такие отношения. Он рассказывает о знакомой, которая недавно потолстела. Он считает, что ей нужно сесть на диету, потому что раньше она была милашкой, а теперь слишком раздалась. Я пытаюсь сообразить, не имеет ли он в виду меня. Не намекает ли. Дома у нас нет весов, джинсы мне не жмут, но в голосе Тома я слышу презрение, и мне кажется, что презирает он меня. Может быть. Впрочем, он не самый утонченный цвет в палитре, так что вряд ли.
Если бы Том был цветом, то каким, мне интересно. Темно-синим цветом его спортивных брюк? Черным цветом его толстовки? Я ассоциирую с ним оттенки, но выбрать какой-то один цвет я не могу.
Прощаюсь и иду домой, потому что Тому нужно где-то быть. Что-то про колледж. Он провожает меня до двери, словно джентльмен. Словно я леди. Вожусь с ключами, и он уходит.
Их называли «мементо мори». Как в стародавние времена: браслеты из волос, брошки с зубами, фотографии, где труп стоит с семьей, будто еще живой. Люблю смотреть викторианские предметы в Интернете. Странные и мрачные попытки людей пережить потерю. Хочу узнать их все. Какие-то мне помогают, но вдруг есть лучше. Никто не умер, но я никак не перестану терять людей.
Первым делом сажусь за домашку по английскому пока еще есть силы. Мама в своей комнате, хочет побыть одна. Я на кухне, макароны на плите, делаю английский. Добавляю соус и берусь за математику. Паста готова. Отношу немного маме — она не