На это имелись все шансы.
Но даже в лучшие времена я не всегда вела себя по-взрослому, на самом деле будучи взрослым человеком.
Конечно. Я приходила вовремя на работу.
Платила по счетам.
Обихаживала свой дом.
Я меняла масло, когда следовало (хотя предполагала, что это огромная афера, каждые три месяца? Но, ладно, все равно меняла).
Чего я не делала в течение трех дней, так это не разговаривала с Мо.
Да.
Не очень по-взрослому.
Ладно, не совсем не разговаривала.
Мы разговаривали, потому что я была дочерью своей мамы. Я не могла начинать свой день, когда в моем доме молча следовал за мной мужчина, не предложив ему утренний кофе.
Поэтому я спросила:
— Кофе? — на следующее утро после того, как он оказался законченным ослом.
Кроме этого…
… больше ничего.
А что?
По двум причинам.
Во-первых, я относилась к тем женщинам, которые могли долго обижаться, что я и делала. Хотя знала, что это неправильно. Мои долгие обиды стоили мне дружбы и бойфрендов, возможно, мне стоило поработать над этим вопросом.
Но не с Мо.
Нет.
Только не с Мо.
Во-вторых, он не любил стриптизерш.
Это было ясно.
Во время нашего первого разговора он был дипломатичен, хотя и дал понять, что остался при своем мнении.
Он не был груб с девушками Смити.
Но и не был дружелюбен.
И, конечно, его вспышка, именно та часть, которая мне больше всего понравилась (не совсем), где он сказал: «Каждый вечер танцуешь в клубе, заполненном мужчинами, мечтающими тебя трахнуть».
Он думал, что мне это нравится.
И, если бы я успокоилась и поразмыслила (чего не сделала), в этом была доля правды и я бы поняла его точку зрения.
Но сцена, которую он устроил, была не крутая, что он бросил мне в лицо все эти слова.
Но я знала о себе следующее.
Мне нравилось внимание со стороны мужчин.
Когда я была моложе, отправилась в Лос-Анджелес, чтобы стать актрисой.
Я оказалась Королевой календаря «Корвет», потому что, во-первых, это было круто, так ведь? А во-вторых, меня затянуло актерское мастерство. И наконец, в названии календаря и находилось ключевое слово.
«Королева».
Моя сестра была тихой, милой, ответственной и трудолюбивой, и все ее обожали.
Но я не была ни тем, ни другим. Даже близко.
У нас не было соперничества между сестрами.
По крайней мере (если честно), уже не было.
И Джет не привлекала к себе такого внимания, как я, но все вокруг знали, что она (и, следовательно, я) были потрясающими, потому что она была милой, ответственной и трудолюбивой.
«О, какая она хорошая девочка, что присматривает за своей неуправляемой сестрой, пока Нэнси на работе», и «О, это разбивает мне сердце, Джет пришлось найти работу, чтобы помогать матери оплачивать счета».
Тем не менее много лет назад (примерно в то время, когда мы находились в комнате, где летели пули), я была уже достаточно взрослой, чтобы понять, что у моей сестры не все так хорошо с нашей не очень звездной жизнью с бездельником-отцом, который держал нас всех на веревочке своими причудливыми планами и большими обещаниями.
Я также поняла, какой ответственной и трудолюбивой она должна была стать, что многим она пожертвовала ради меня.
Я ценила это.
И я любила ее за это.
И тоже старалась быть такой.
Благодаря ей.
А не потому, что наш отец оказался полным неудачником.
И я была достаточно честна с собой, я была той девочкой, папиной маленькой девочкой. Папиной принцессой. Его Солнцем, Луной и звездами. Девочкой, бойфрендам, которой он угрожал, чтобы они даже не вздумали задуматься о чем-то плохом, но в основном он не хотел меня отпускать, угрожая таким образом всем моим бойфрендам. Девушка, ради, которой он, наверное бы, плакал на моей свадьбе.
Наш отец потом взял себя в руки.
Но я никогда полностью не доверяла ему, и это было частью моего положения и его наказания.
Потому что все то, что мне так было необходимо маленькой девочки, пока я росла, было для меня потеряно теперь.
Мне никогда больше не будет пять лет, я не буду ходить по ярмарке, держа отца за руку, а он не будет кричать: «Надо купить сахарную вату для моей лучшей девочки!» — заставляя меня чувствовать себя любимой, обожаемой, защищенной.…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Особенной.
Ладно, он проделывал такое, когда мне было пять лет.
И когда его не стало с нами, потому что покерный стол для него стал важнее жены и его дочерей, именно тогда я поняла, каково это — потерять что-то.
И как его отсутствие может обернуться нуждой.
И как появилась потребность в поиске внимания со стороны.
Не говоря уже о том, что я затаила обиду.
Итак, на третий день с величайшим мудаком всех времен (Мо), в воскресенье, один из моих двух выходных дней (у меня были выходные по воскресеньям и понедельникам), Мо все еще продолжал спать на моем диване в моей спальне. Он также все еще продолжал стоять за кулисами во время моего выступления (за исключением второго танца, когда он передавал меня одному из парней Смити, чтобы принять душ и переодеться).
И я совершенно не имела понятия, как развиваются события с этим психом, который прислал письмо Смити, желая меня «очистить», потому что не могла спросить у Смити, вероятно, он предполагал, что мне все сообщает Мо, а я не хотела говорить своему боссу, что Мо был величайшим мудаком всех времен.
Это было связано с моим желанием, чтобы Мо не уволили (или не сделали ему выговор или что-то в этом роде) после того, как я объясню Смити, почему мы не разговариваем, что заставило бы Смити сделать что-нибудь опрометчивое, например, попытаться завести его, а потом пнуть по яйцам.
Или Смити мог потребовать, чтобы Хоук уволил Мо, поставив ко мне кого-то другого.
Мо оказался мудаком, но он был начеку постоянно, я все еще была жива, под его защитой. Не запертая в каком-нибудь колодце, накаченная наркотиками, и «очищенная» неоднократно (хотя, согласно этому письму, «очищение» звучало очень похоже на изнасилование и пытку, я была не уверена, как такие вещи могут очистить девушку, но опять же, я и не была сумасшедшей).
Поэтому я решила не раскачивать лодку, на которой сидела.
Мо был не единственным мужчиной, с которым у меня возникли проблемы из-за того, что я работала стриптизершей.
Я к этому привыкла.
Но было неприятно и обидно (все это слышать от Мо).
И отстойно (опять же, потому что все это исходило от Мо).
Он все еще был чертовски горячим, и мне очень хотелось наброситься на него.
И иногда (хорошо, часто) я вспоминала, как он говорил мне, что мне не нужны ни полоски, ни мусс для лица, ни имплантаты, и я вспоминала, как мне было приятно, когда он мне это сказал.
Но... неважно.
Я ошиблась на его счет.
Он был одним из тех парней.
И когда-нибудь исчезнет.
Конечно, именно так я себя и уговаривала.
Но по ночам, пытаясь усыпить свое тело, зная, что он находился со мной в спальне, и вспоминая, как сладко Мо помогал мне заснуть, мои мысли не давали мне покоя по поводу его. Когда это случалось, я чувствовала, как у меня сжимается горло, в носу начинало щипать, глаза гореть от желания, не ошибиться на его счет.
(Еще одна причина для недовольства.)
Теперь мы сидели в его пикапе, Мо сидел за рулем, потому что я отклонилась от своего плана «одно слово в день», заявив, что мне нужно съездить в супермаркет.
Таким образом, мы двигались в направлении «Кинг Соуперс».
У него был крутой пикап. Черный Рэм со всеми причиндалами (даже двери и пороги с подсветкой внизу с надписью: «Рэм»).
Обычно я бы не постеснялась воскликнуть: «О, освещенные дверные пороги».
Но тут была почти уверена, что Мо сможет пережить, если я не проявлю своего восторга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Молча он вел машину, а я молча сидела рядом.
Он молча припарковался, а я молча сидела рядом с ним, пока он парковался.
Мы молча вышли из машины и молча вошли в магазин, пока я доставала из сумочки список.