Она не дошла до него четыре ступеньки.
— Если я могу умыть лицо без тебя в соседней комнате, почему ты не можешь принять душ, когда я тоже буду в соседней комнате?
— Я уязвим, когда принимаю душ. И безоружен. А, когда ты умываешься, нет.
Еще одна широкая, расплывчатая улыбка и:
— Ах.
Потом снова покачивание ее сисек через ночнушку, пока она спускалась по ступенькам.
Он прожил хорошую жизнь.
Чистую, не запятнанную.
Заботился о маме и сестрах.
Даже теперь, когда сестры выросли и его забота о них была не так нужна (а их было много, всех до единого).
Завербовался в армию и с честью вышел в отставку.
Он всегда выполнял приказы Хоука, никогда не уклонялся от выполнения заданий (даже если его задницу могли подстрелить, он все равно участвовал), всегда выполнял приказы, никогда не лажал.
К двум давним подружкам, которые у него были, относился как к золоту. Жизнь с пятью женщинами, многому научила. И он отдавал им свою заботу сначала родным, а потом и тем женщинам, на которых претендовал. Это они вытачивали его для чего-то лучшего.
Так все было без обмана. Никаких азартных игр или пьянства. Абсолютно никаких наркотиков. Никаких пьянствующих вечеринок со своими парнями. Не лезть в их дерьмо, как дорого стоят их сумки или почему они не могут ополоснуть чертову тарелку и поставить ее в посудомоечную машину, а не оставлять в раковине.
Почему он заслужил такое наказание с Лотти, он не знал.
Может за то, что частенько выбивал дерьмо из своего сукиного отца.
Да, должно быть, именно за это.
Он последовал за ней на кухню, она занялась делом, все в той же ночной рубашке, пока он наблюдал за ней, как она обжаривала грибы, попивая кофе, вдруг она спросила:
— Что ты думаешь о моих сиськах?
Он чуть не выплюнул кофе.
Чтобы не плеваться, он с трудом сглотнул, не так, как глотал кофе, а как камень, и уставился на нее.
Она стояла у плиты с деревянной ложкой в руке, но повернулась к нему лицом, глядя на него.
— Я хочу вернуть свои настоящие сиськи, убрать импланты. В следующем месяце.
Он старался не смотреть на ее сиськи.
Клянусь Богом, старался.
Но не мог не смотреть на ее сиськи.
Затем он заставил себя посмотреть ей в лицо.
Он знал, что ее сиськи были фальшивыми.
Тем не менее они выглядели чертовски потрясающе.
— Твое тело, твой выбор.
— Ты думаешь, я потеряю клиентов?
Почему она думала, что он не относится к ее клиентам?
Господи, это было уже слишком.
Ему явно не стоило столько выбивать дерьма из отца.
— Нет.
— Вот и я так думаю. — Она снова повернулась к плите, продолжая помешивать грибы.
— Хочешь, я приготовлю тебе кофе? — предложил он, чтобы занять себя чем-то, чтобы не смотреть на ее задницу, ноги, волосы, шею, сиськи или вообще не видеть ее перед своими глазами.
— Ага. Как будет кофе готов, можно будет снять полоски. Добавь чуть-чуть сливок, — он двинулся к шкафчику, в котором, увидел, она хранила все необходимое для кофе.
И когда он ставил ее кружку на стол рядом с ней, допустил ошибку номер пять по защите Шарлотты МакАлистер — своего клиента.
— Тебе не нужны ни полоски, ни слизь, ни сиськи, Лотти, — сказал он ей.
И в его словах было что-то еще, он просто не выразил это словами.
Она была красивой и осталась бы такой же красивой без всего этого дерьма.
Но она прочитала между строк, он понял это, когда ее голова медленно повернулась, немного запрокинувшись назад, она посмотрела ему в глаза, выглядя явно потрясенной.
— Ты должно быть это знаешь и сама, — продолжил он.
И она это знала. Черт возьми, ее жизнь — это ее внешность и ее тело.
— Возможно, — произнесла она сладким голосом, от которого у него в промежности все пошло наперекосяк. — Но мне приятно это услышать.
— Я просто сказал, — пробормотал он, отодвинувшись подальше от нее.
Она повернулась к нему лицом.
— Хочешь тост?
Если она собиралась попросить его сделать тост, и это означало бы снова к ней приблизиться, его ответом будет большое, жирное «нет».
— Нет.
— Хорошо. Лучше не есть хлеба, — заявила она и снова переключила свое внимание на плиту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Если она так думала, есть ли у нее вообще хлеб?
Он знал, что есть, поэтому не стал открывать рот, чтобы спросить.
Покончив с грибами, она избавилась от отбеливающих полосок прямо на кухне, прежде чем приступить к омлету, а рядом на плите свежие картофельные оладьи шипели в оливковом масле рядом с сосисками из индейки.
Мо нужно было что-то делать, он не мог долго стоять просто так.
Поэтому он достал тарелки и столовые приборы, открывая и закрывая дверцы и ящики, пока искал их, все поставил рядом с ней на столешницу.
Она разложила еду, он взял свою тарелку и вилку (из ее рук, что было отстойно) и перешел к противоположной стороне столешницы от нее.
Лотти уперлась ступней в подъем другой ноги и устроилась за столешницей.
Мо сделал то же самое, но не упираясь ногой в подъем другой ноги.
— Так в каком же подразделении ты служил?
— Просто в армии, — пробормотал он, запихивая омлет в рот.
Ну и черт с ним.
На вкус омлет оказался хорош.
— Сколько?
— Полный срок.
— Ты... э-э... участвовал в каких-нибудь действиях?
Мо повернул к ней голову, увидел ее ноги, ночнушку, сиськи, волосы и хорошенькое личико с нерешительным, серьезным выражением.
С него было достаточно.
Более чем достаточно.
Он не собирался играть в эти игры, и тут она совершила явную промашку, что пыталась заставить его играть в ее игры.
Все, хватит.
— Мы не будем этого делать, — объявил он.
— Мо…
— Нет, — отрезал он. — Есть правила. Ты натянешь на себя какую-нибудь чертовую одежду, пока я буду находиться здесь с тобой. Я знаю, что тебе неудобно с присутствием другого человека в доме, но ты же понимаешь, что мне платят за эту работу. Поэтому имей хотя бы немного уважения и сделай для меня поблажку. Ты точно знаешь, насколько трахаема. Каждый вечер танцуешь, когда весь клуб заполнен мужчинами, мечтающими тебя трахнуть. Тебе действительно необходимо наслаждаться этим дерьмом на твоей кухне?
Выражение ее лица заставило его пожалеть о словах, которые только что вылетели из его рта, пожалеть, что он не мог их сжечь.
Она моргнула прямо перед тем, как возразить:
— Мне кажется, что я предпочитаю молчаливого Мо.
— Отлично. Я тоже это же предпочитаю. Так что давай на этом и остановимся.
— Отлично, — выплюнула она.
Он кивнул.
Она взяла свою тарелку, понесла ее к раковине, стоявшей в двух футах от него. Затем вывалила все содержимое, не съеденный омлет, в раковину.
— Я собираюсь принять душ, — заявила она. — Полагаю, если дать тебе поблажку, тебе не нужно находиться рядом со мной в ванной комнате?
— Нет, — выдавил он.
— Вот и отлично, — огрызнулась она.
И затем вышла из кухни, каждый мускул ее тела кричал, что она была взбешена.
Или он ее обидел своими словами.
Господи, просто отлично.
Мо сделал еще один вдох через нос.
Потом закончил завтракать и прибрался на кухне.
5. Обмен
Лотти
Дела шли не очень хорошо после того, как Мо оказался наивысшим мудаком.
Если бы я посмотрела на эту ситуацию с другой стороны (чего не сделала), то он ясно дал мне понять, насколько считал меня сексуальной, и это было неплохо.
Он полностью пропустил пас, который я бросила ему.
Я имею в виду, что он действительно решил, что я специально надела ночную рубашку, готовя завтрак с мужчиной, с которым не спала, только для того, чтобы поддразнить его, став такой огромной задницей в его глазах?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Нет!
Я хотела, чтобы этот здоровяк пригласил меня на свидание.
Придурок.
Мудак.
Ублюдок.
Понятно же, учитывая, что я была взрослой девушкой, поэтому решила, что исправить создавшуюся ситуацию — это объяснить ему свою точку зрения, учитывая, что он скорее всего предполагал, что я трахаюсь с кем-то, он, скорее всего поймет мою точку зрения.