Внимательно поглядев на попа, перевел взгляд на Хасана и молвил, обращаясь к Герасиму:
- С татарами кочуешь, священник?
- Летом кочую, Старче, - ответил священник, - Зимою в становище зимнем служу. Ибо народ-то у них всякий – и православных много. Да и татары иные веру святую принимають.
- Чего ж тебе ишо от мурзы твово надобно, коли он дозволяет тебе обряды церковны справлять и от веры нашей людей не отлупляет? – брови Старца сурово сдвинулись к переносице.
- Не занимал бы ты, отче, время святого человека делами нашими, - сказал Хасан, обращаясь в священнику, поморщившись досадливо.
- Говори, мурза, - молвил Старец.
- Да просють наши мусульмане мечеть поставить в городце, какой хочу по весне заложить. Да хучь бы и за стенами... – Хасан все так же досадливо морщил чело.
- Не надобна нам мечеть, - запричитал поп. – Крестить надо весь народишко, в веру святую обратить!
- Так и крести, коли сможешь!- Старец сурово глянул в глаза Герасиму. – Тогда и речи не будет об мечети…
- Не простое то дело, Старче. Людишки качаются. Время надобно – разуверить их в бусурменстве да язычестве поганом…
- Время, говоришь?! – голос Старца затвердел. – Да ить людишкам-то молиться кажен день надоть! Ведомо ли тебе, что во времена дальние, когда Русь Московская Ордой Московской прозывалась, людишки в одних и тех же церквах молились, независимо от веры своей? Что полумесяц мусульманов на куполе с крестом православным мирно соседствовал? Хочуть людишки мечеть – нехай будет им мечеть! А коли будет у вас мечеть – новый народ повалит в удел. Прирастать землица будет руками работными да воинскимя. А уж дело твое – завести их в церковь! Словом Божьим и делами своим богоугодными завлечь! Запретом же легко отпугнуть и тех, кто ныне в вере мается, - ни в церковь, ни в мечеть не идет! И слава о вере нашей какая будет, коли силком начнём народ в церковь святую загонять, другую веру посрамляя?! Будто мы на Руси к иноверцам нетерпимы, крест на шею силою вешаем?! Господь наш даже язычников насильно крестить не дозволяет! А ты что?! Рази мурза твой, - Старец кивнул бородой в сторону Хасана, - чинит тебе препятствия в отправлении обрядов православных? Рази отваживает от тебя верующих? Рази наложил запрет тебе на возведение Храма Господня?!
- Нет, Старче, - поп Герасим сидел понурясь, словно нашкодивший кот, - Наоборот. Хасан всячески в людях веру поощряет, никому не возбраняя свому Богу веровать. Мне всячески помогает…Уразумел я слова твои, Старче. Далече ты смотришь и зришь далеко. Прав ты – не поставим мечеть, глянет народишко бусурменский, что негде ему колена преклонить пред Господом, да и уйдеть от нас… Знать, быть мечети в городце!
- Дозволь и мне спросить тебя, Старче, коли не утомили мы тебя своими разговорами? - сказал Хасан, встав со скамьи и в пояс поклонившись Старцу. Мефодий кивнул головою разрешающе.
- Скажи, Святой человек, почему,… - Старец вдруг предостерегающе поднял правицу. Хасан умолк.
Мефодий некоторое время сидел недвижно, прикрыв глаза тяжелыми веками...
Казалось, что отшельник задремал, отрешившись от всего земного. Гости переглянулись, но Старец заговорил глухим голосом, не открывая глаз:
- Вопрошая «почему» - почему снег? Почему дождь? Почему ворог нагрянул? А, того паче, вопрошая «О, Господи, почему?…», обрекаешь ты себя виновным быть в беде случившейся. А ишо, того хужей, на Господа вину возлагаешь… А Господь не могет тебя, аки слепца, за руку по жизни сопроводить. Ибо Бог-то един, а народов, Русь и други земли населяющих, великое множество. Как же ему за кажным уследить? - Старец помолчал, давая возможность гостям понять сказанное. И продолжил:
- Теперя тебя, мурза, спрошу: пошто ты, коли беда пришла, себя самое не спросишь – а что, ежели я?… Ворог вторгся в твои пределы? А что, ежели я в болота его заманю, да наянами своими окружив, стрелами калеными закидаю? Засуха урожай иссушаеть? А что, ежели я прокопаю рвы от болота великого, да водицу к нивам хлебным отведу, влагою животворящей хлеба напоив? Заместо того, чтобы виновника в беде изыскивать, на коего вину можно возложить, надобно, мурза, пути искать, кои из беды нагрянувшей народ твой выведуть… Я ясно излагаю?
- Ясно, отче! – ответил Хасан, который слушал Старца, рот раскрыв в изумлении великом. – Не след нам вопрошать «почему», ибо вина заложена в вопросе энтом. След вопрошать «что ежели…» и пути разрешения искать, выход из беды изыскивая…
- Истинно так, мурза, - Мефодий склонил голову. - Не надобно биться головой о стену каменну, когда надо дверь искать... Я ответил на твой вопрос?
- Ответил, Святой Отец! – Хасан вновь низко поклонился Мефодию. – Я всё понял! Верны слова твои и Господу угодны.
Старец поднялся, давая понять, что разговор окончен. Встали и гости, кланяясь низко.
Благословив гостей, удалился Мефодий в горенку, ему отведенную. А боярин Ондрей вдруг заметил, как Хасан, впечатлениями полный от беседы со Старцем, украдкой, быстро осенил грудь свою крестным знамением…
Вышли на двор, полной грудью вдохнув свежий морозный воздух, на целебной хвое ближнего леса настоянный. Постояли у коновязи…
- Отец Герасим, - сказал Хасан, пригладив длинный ус. – Как возвернемся в становище, желаю я, чтобы окрестил ты меня по обряду православному и имя дал християнское, ибо к вере мусульманской не приобщён я доселе…
Поп Герасим, пораженный, лишь поклонился в ответ Хасану…
Глава 11
Какой-то посторонний звук проник в мозг Степана и заставил его вскинуться на полатях. Он присел, отбросив полушубок, и прислушался…
Бледная серость зимнего рассвета едва пробивалась сквозь мутное слюдяное оконце. Рядом тихо посапывал Никита…
Было тихо… Но тишина не могла обмануть Степана – он чувствовал опасность, ощущал ее каждой клеточкой своего напряженного тела…
Тихонько встав с полатей, Степан подошел к двери и приложил к ней ухо. За дверью кто-то был: даже через ее полотно, сбитое из толстых дубовых тесин, проникал запах зверины. Вот еле слышно проскрипел снег, и доски крыльца жалобно скрипнули под тяжестью тела…
Степан прислушивался, ловя каждый звук и стараясь понять, что же происходит снаружи, и что за зверь пожаловал к ним в гости.