и опять вернулась назад; потом, вошедши в рот, разбудила спящего. Тот, когда проснулся, сказал товарищу: «Я сейчас видел сон». Тот сказал: «Какой?» – «В дупле одной сосны я нашел деньги в двух трубах». Потом они вернулись. Табачник пошел опять туда и, посмотрев в дупле сосны, нашел деньги в двух трубах[125]. Насколько при известном единстве миросозерцания некоторые черты повторяются у самых отдаленных народов, можно видеть из сравнения вышеприведенного сна с другим сном, о котором была речь раньше, в бурятском рассказе о странствовании души в виде пчелы. У якутов также существует воззрение, что во время сна душа отлучается от тела и повсюду витает[126]. Самоеды верят в пророческие сновидения. В сказке о юноше, убитом несколько раз, сообщается, что герой спит и на предложение отца встать и ехать в гости отвечает, что видел дурной сон, предвещающий, что отец его и все родные убиты, только он один остался в живых. Несчастие могло бы быть отклонено принесением в жертву известного числа оленей. Отец не обратил никакого внимания на слова сына, и все, предсказанное сновидением, сбылось[127]. Суеверные лопари отводят весьма видное место рассказам о сновидениях и убеждены, подобно якутам, бурятам и другим русским инородцам, что душа во время сна путешествует и что сновидения представляют слышанное и виденное душой[128].
Большое сходство со сном имеют некоторые болезненные явления, как, например, обмороки и эпилептические припадки; они тоже могут навести нецивилизованного человека на мысль о временном отсутствии души и о том, что тело тогда лишается главных своих жизненных отправлений. Подобные случаи должны произвести сильное впечатление. Вотяки очень хорошо характеризуют свой взгляд, говоря, когда сильный испуг парализует на некоторое время члены, «дух ушел» – им кажется, что из них сначала что-то вышло, а потом опять вошло, и это нечто давало телу возможность совершить различные действия[129]. Гофман в изложении преданий индейцев оджибве приводит характерный случай эпилептического припадка у одного из туземцев. Это был сын шамана, и припадок его принимали за окончательную смерть. Оживление приписывалось различным шаманским действиям отца и его помощников. Сам возвращенный к жизни индеец был убежден в действительности заблуждений отца и родственников и изложил различные откровения насчет способов приготовления великого волшебного лекарства[130]. Все эти явления и смерть, окончательно прекращая деятельность организма, в глазах дикого человека мало чем отличаются друг от друга, главной чертою различия может считаться только большая или меньшая продолжительность времени, но с мыслью, что смерть есть нечто вечное, совершенно прекращающее жизнь человека, дикарь не может освоиться. Этим объясняется та легкость, с которой малокультурные люди верят в воскресение мертвых и в переселение душ.
Болезни, нарушающие нормальную деятельность человеческого организма, бывают двоякого рода: одни кончаются смертью, другие – выздоровлением. В глазах малокультурных людей болезни, подобно смерти, являются чем-то неестественным; они не могут поверить, что нарушения в жизненных отправлениях человеческого тела и даже совершенное прекращение жизненных процессов представляют нечто неизбежное; как смерть, так и болезни, по их мнению, насланы извне. Выздоровление считается победою над враждебными силами, смерть – результатом слабости волшебных средств, употребленных для борьбы с сверхъестественными врагами. Негры восточной части тропической Африки строго различают смерть, произошедшую от болезни, и смерть на войне или же от ран, полученных в сражении. В первом случае они, в противоположность нашим понятиям, ищут причин во вражде людей и богов, во втором не подозревают никаких сверхъестественных влияний и насильственную смерть считают вполне естественной[131]. Южноафриканские бечуаны каждую болезнь рассматривают как следствие волшебства[132]. Самоанцы приписывают появление болезни гневу какого-нибудь божества и для излечения больного стараются узнать причину гнева[133]. Негры Западной Африки болезнь, смерть, неурожай, вообще каждое бедствие приписывают насыланию злого духа, которого нужно умилостивить. Особенно часто таким враждебным виновником несчастий оказывается злоумышляющий человек, и его нужно отыскать и уничтожить[134]. На Новобританских островах или архипелаге Бисмарка, как они теперь называются у немецких географов, болезнь и смерть считаются порождением или злых духов, или же известных людей, обладающих особыми знаниями; дар этот они получают по наследству[135]. Миссионер Эллис в своем сочинении о Полинезии говорит, что подобный взгляд господствует среди всех полинезийских народов[136]. Горные черемисы приписывают все болезни, как людей, так и животных, действию злых духов[137]. На о-ве Ньясе в Зондском архипелаге, если кто-нибудь заболеет, то односельчане говорят, что в него вселился злой дух[138]. По верованию кольских лопарей злые духи производят все болезни людей и животных[139]. Сибирские самоеды объясняют появление болезней похищением души дьяволом женского рода[140]. У бурят болезни происходят оттого, что душа насильственно увлекается по воле какого-нибудь божества[141]. Даже полная дряхлость и смерть от старости не считается естественной. Когда вождь Муние Мсагара умирал от старости, то призван был фетишер [колдун, использующий фетиши. – Ред.], объявивший после колдовства, что болезнь начальника послана его родственниками, которые живут в горах Мпвапва; все родственники, указанные фетишером, были умерщвлены. Иногда только колдуны смягчают последствия болезни, указав на лиц, уже умерших, как на ее виновников, и тогда им приносят различные жертвы[142]. Особенно распространено среди малокультурных народов убеждение в виновности живых людей, и преимущественно колдунов. Туземцы колонии Виктория в Австралии уверены, что если враг завладеет чем-нибудь, им принадлежащим, даже такими маловажными предметами, как кости животных, употреблявшихся в пищу, изломанное оружие, перья, лоскутки одежды, кусочки кожи и разные отброски, то он может употребить их для колдовства и произвести болезнь в человеке, которому эти остатки принадлежали. Неудивительно, что эти дикари тщательно уничтожают весь сор и все нечистоты при снятии лагеря. Зато если удастся найти что-либо, принадлежащее члену враждебного племени, то найденная вещь передается вождю для хранения, на случай если кому-нибудь из соплеменников понадобится нанести вред врагу из того племени. Вуулон, так называется эта вещь, дается каждому члену племени, желающему нанести вред. При употреблении вуулон намазывается жиром эму, смешанным с красной глиной; его привязывают к палке для метания копья, которую втыкают в землю перед лагерным костром. Чарующий садится с товарищами вокруг палки на таком расстоянии, чтобы их тени не падали на предмет. Они поют заклинания до тех пор, пока, по их словам, палка не повернется и не упадет в сторону того племени, которому вуулон принадлежал. Тогда в том же направлении колдующие бросают горячий пепел со свистом и проклятиями при пожеланиях врагу болезни и всяких несчастий[143]. По воззрениям