Чем ближе надвигались всадники, тем ниже они приникали к коням, опуская копья. Чем быстрей они двигались, вытягиваясь в смертоубийственном галопе, тем медленнее ползло время. Хотелось бы Кальдеру слушать отца, когда тот объяснял ему про местность. Рассказывал с отстранённым взглядом, словно вспоминая былую любовь. Хотелось бы ему научиться применять её так искусно, как скульптор применяет камень. Но он был слишком занят — выделываясь, трахаясь и наживая врагов, которые будут травить его до конца дней. Поэтому, вчера вечером, когда он осмотрел местность и уяснил, что она на полном серьёзе против него ополчилась, он занялся тем, что у него получается лучше всего.
Обманом.
У конных не было и шанса заметить первую яму, никак не в темноте и не в этих высоких злаках. Она была всего лишь мелкой рытвиной, глубиной не больше фута, зигзагом пересекавшей ячмень. Большинство лошадей миновали её, даже не заметив. Но парочка невезучих угодила копытом прямо туда. И они упали. Упали как надо, барахтающимся клубком конечностей, спутанных ремней, сломанного оружия, летящей пыли. А там, где упала одна, падают и бегущие сзади, захваченные крушением.
Вторая яма была вдвое шире и вдвое глубже. Первый ряд влетел прямо в неё и упали новые кони. Один прыткий наездник взмыл ввысь, всё ещё с пикой в руке. Остальной боевой строй, и так покосившийся в рьяной спешке на врага, начал повсюду сыпаться. Кто-то ломился вперёд. Другие пытались разобраться, уже понимая, что что-то пошло не так, усиливая неразбериху под новым залпом стрел. Они сбивались толпящейся грудой, представляя почти такую же опасность друг для друга, как и для Кальдера с его людьми. Ужасный гром копыт превращался в стонущий шум притирок и столкновений, воплей и всхлипов, отчаянных возгласов.
Третья яма была самой большой. На самом деле их было две, настолько ровных, насколько северяне сумели выкопать по темноте, кое-как суживающихся внутрь. Воронкой вжимая людей Миттерика к промежутку в центре, где находились их бесценные флаги. Где стоял Кальдер. Заставляя его задуматься, раззявив рот на сходящуюся в точку прорву коней, не стоило ли ему встать где-нибудь в другом месте. Но теперь уже малость поздновато.
— Копья! — Взревел Бледный Призрак.
— Айе, — бормотнул Кальдер, яро потрясая мечом и при этом делая пару осторожных шажков назад. — Отличная мысль.
И отборные бойцы Бледного Призрака, те кто бились за брата и отца при Уффрисе и Дунбреке, при Камнуре и в Высокогорьях, поднялись из рвущегося по ветру ячменя в пять рядов, завывая надрывным боевым кличем, и их длинные копья сложились в смертельную изгородь, а наконечники блеснули под первым прокравшимся в долину лучом солнца.
Кони неистово ржали, спотыкались, опрокидывались, сбрасывали седоков, насаживались на копья под весом тех, кто напирал сзади. Сумасшедший хор скрежета металла и верещания умирающих, истязаемого дерева и истязаемой плоти. Древки гнулись и раскалывались, летели щепки. Вновь их окутало полумраком от клубов земляной пыли и размолотой ячменной взвеси, и Кальдер кашлял посреди всего этого, меч болтался в обмякшей руке.
Хотелось бы знать, что за странное совпадение неудач смогло воплотить в жизнь это безумие. И какое иное может помочь ему выбраться из него живым.
Вперед и вверх
— Вы полагаете, это можно считать рассветом? — спросил генерал Челенгорм.
Полковник Горст пожал могучими плечами, тихонько звякнув побитой бронёй.
Генерал взглянул сверху вниз на Реттера.
— По твоему это рассвет, парень?
Реттер моргнул на небо. Сверху, на востоке, где, как он представлял себе, стоит Осрунг, хотя сам никогда его не видел, тяжёлые тучи приобрели по краям зловещий яркий оттенок.
— Да, генерал. — Его голос позорно пискнул, и он, несколько смутившись, прочистил горло.
Генерал Челенгорм наклонился к нему и потрепал за плечо.
— Бояться не стыдно. Храбрость — когда ты напуган, но продолжаешь своё дело, несмотря ни на что.
— Так точно, сэр.
— Просто будь ко мне поближе. Исполняй свой долг, и всё будет хорошо.
— Так точно, сэр. — Правда Реттеру пришлось задуматься, каким образом исполнение его долга остановит стрелу. Или копьё. Или топор. Ему казалась безумной мысль карабкаться на такой большой холм, с исходящими слюной северянами, поджидающими на склонах. Все говорят, что они исходят слюной. Но ведь ему только тринадцать, в армии он шесть месяцев, и мало с чем успел ознакомиться, помимо чистки сапог, да сигналов различных манёвров. Он даже не был до конца уверен в значении слова «манёвр», лишь примерно представлял, что это такое. И не было места безопаснее, чем рядом с генералами и истинными героями, наподобие полковника Горста, хотя тот вовсе и не казался героем на вид, а на слух ещё меньше. В этом человеке не было ни капли торжественного лоска, но, как полагал Реттер, если тебе срочно понадобится таран, он вполне мог сойти за замену.
— Очень хорошо, Реттер. — Челенгорм извлёк меч. — Играй наступление.
— Так точно, сэр. — Реттер осторожно увлажнил языком губы, сделал глубокий вдох и поднял горн, внезапно забоявшись, что выронит его из вспотевшей руки, что выдует неверную ноту, что тот почему-то окажется забит землёй, и оттуда изольётся лишь жалкий пердёж пополам со струйкой грязной воды. Ему снились такие кошмары. Может сейчас — очередной из них. Он так надеялся на это.
Но наступление прозвучало чисто и звонко, разнося бравый гул, будто на настоящем параде.
— Вперёд! — пропел горн и вперёд двинулась дивизия Челенгорма, и вперёд двинулся сам Челенгорм, и полковник Горст, и костяк генеральского штаба, хлопая вымпелами. Поэтому, с некоторой неохотой, Реттер стукнул пятками своего пони, прищёлкнул языком и двинулся вперёд сам. Копыта захрустели по берегу, а потом плеснули в ленивой воде.
Он считал себя одним из везунчиков, поскольку ехал верхом. По крайней мере, он выйдет на берег в сухих штанах. Если только не обмочит их сам. Или его не ранят в ногу. И то и то, если подумать, казалось вполне вероятным.
С дальнего берега слетело несколько стрел. Откуда именно — Реттер не понимал. Его больше интересовало то, куда они направляются. Пара безобидно плюхнулась в передние протоки. Остальные затерялись среди шеренг, не причинив там видимого вреда. Реттер встрепенулся, когда одна отрикошетила от чьего-то шлема и закрутилась, падая между идущих солдат. У всех остальных есть доспехи. У генерала Челенгорма, похоже, самые дорогие латы в мире. Едва ли казалось справедливым, что у Реттера нет никаких, но армия — не место для справедливости, предполагал он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});