— Ха. — За последнюю пару дней Танни многого наслушался о сокрушительных силах, однако северяне пока явно не сокрушаются по этому поводу.
— При этом ближнюю, крайне западную оконечность стены он предоставляет нам. Противник по ходу атаки, скорее всего не сможет выставить достаточно людей для защиты. И как только мы заметим, что они отходят от стены, то переходим ручей и бьём их во фланг. — Валлимир прихлопнул ладонью ладонь, дабы пояснить ситуацию на примере. — И тут-то им и конец. Очень просто. Как только они покидают стену — мы нападаем. Вопросы?
Что если они не покинут стену? Вот вопрос, который сходу шёл на ум, но Танни куда как понимал — не стоит бросаться на глаза толпе офицеров.
— Хорошо. — Валлимир улыбнулся, будто молчание означало совершенство плана, а вовсе не то, что его люди слишком тупоголовы, нетерпеливы либо стеснительны, чтобы указать на его недостатки. — Нам не хватает половины состава и всех лошадей, но это же не остановит Первый Его величества полк, а? Пусть каждый сегодня исполнит свой долг, и тогда все мы ещё успеем стать героями.
Танни пришлось подавиться злобным хохотом, пока тупоголовые, нетерпеливые, стеснительные офицеры скрывались за деревьями, уходя готовить своих солдат.
— Ты слышал, Форест? Нам ещё не поздно в герои.
— С меня хватит и просто дожить до завтра. Танни, нужно, чтоб ты вылез на опушку и покараулил стену. Там требуется опытный глаз.
— Ох, я уже наглазелся на неё сверху донизу, сержант.
— Само собой, и не один раз. В тот самый миг, как ты заметишь, что северяне начинают сваливать, подашь сигнал. И, Танни? — Он повернулся назад. — Ты будешь не единственным дозорным, поэтому даже не думай выкинуть что-нибудь хитромудрое. Я ещё не забыл, что случилось в засаде у Шрикты. Точнее, чего не случилось.
— Нарушений не выявлено — и сейчас я цитирую трибунал.
— Цитирую трибунал… ну ты даёшь, зараза.
— Первый сержант Форест, я сражён тем, что соратник способен так низко оценивать мой характер.
— Какой характер? — крикнул вслед Форест, когда он пробирался на бугор промеж деревьев. Желток, скорчившись в тех же кустах, где они уже корячились целую ночь, разглядывал в подзорную трубу тот берег речушки.
— Где Уорт? — Желток открыл рот. — Немного подумав, пожалуй, догадываюсь. Движение есть? — Желток снова открыл рот. — Кроме как в кишках рядового Уорта?
— Никак нет, капрал Танни.
— Надеюсь, не обидишься, коль я проверю? — Не дожидаясь ответа, он забрал трубу и повёл окуляром вдоль линии стены, вверх от ручья, на восток, где она исчезала за пригорком. — Не то что бы я оспаривал твоё заключение… — Перед полосой известняка не было никого, однако позади неё он различил копья, целые охапки, сейчас едва показавшиеся на фоне темного неба.
— Никаких движений, да, капрал?
— Никаких, Желток. — Танни опустил трубу и скребнул шею. — Полная неподвижность.
Дивизию генерала Челенгорма, в полном составе, подкреплённую двумя полками Миттерика, парадным строем вывели на пологий травянисто-галечный склон, обращённый к отмелям. Лицом на север. Лицом к Героям. К врагу. По крайней мере, с этим мы справились.
Горст доселе не встречал такого множества солдат в одном месте одновременно. Выстроившиеся перед боем постепенно растворялись в темной дали по обе стороны от него. Над их могучими рядами выступал целый забор копий и бородатых бердышей, развевались вымпелы рот, а неподалёку золочёный штандарт Восьмого полка Королевской гвардии встрепенулся под порывом ветра, горделиво предъявляя поколения боевых регалий. Лампы озерцами света озаряли ряды твёрдых, торжественных лиц, искрились в надраенных латах. Тут и там конные офицеры брали мечи на плечо в готовности слушать и отдавать приказы. Нестройная горстка северян Ищейки стояла ближе к воде и пялилась, раскрыв рот, на столь необоримую военную мощь.
По такому случаю, генерал Челенгорм облачился скорее в некое произведение искусства, нежели в кусок брони: нагрудник светлой зеркальной стали, спереди и сзади был украшен золотыми солнцами, чьи несчётные лучи становились мечами, копьями, стрелами, увитыми дубовыми и лавровыми венками самой изысканной гравировки.
— Пожелайте мне удачи, — шепнул он, пришпорил коня и погнал его по приречным камешкам к переднему краю построения.
— Удачи, — прошептал Горст.
Воины настолько притихли, что можно было услышать слабый звон, когда Челенгорм выхватил меч.
— Воины Союза! — прогремел он, вздымая его ввысь. — Два дня назад многие из вас были среди тех, кто потерпел поражение от рук северян! Тех, кого прогнали с холма, что высится впереди. В тот день провал целиком лёг на мои плечи! — Горст слушал, как слова генерала расходятся эхом других голосов. Офицеры воспроизводят речь тем, кто слишком далеко, чтобы расслышать первоисточник. — Верю и уповаю, что с вашей помощью сегодня я обрету искупление. И я, как никогда, горд оказанной честью командовать такими как вы. Храбрыми мужами Срединных земель, Старикланда, Инглии. Отважными воинами Союза!
Строгая муштра удерживала любого от выкриков, но от шеренг всё равно исходил некий рокот. Даже Горст ощутил, как патриотично задирается кверху его подбородок. Как туманит взор превосходство нашей державы и её народа. Хотя уж кому-кому, а мне не положено быть настолько глупым.
— Война ужасна! — Конь Челенгорма забил копытами по гальке, и всадник, рванув узду, привёл его к послушанию. — Но война и чудесна! На войне человек по-настоящему узнаёт всё о себе. Всё о том, кем он может стать. Война раскрывает всё худшее в людях — их жадность, трусость, их дикость! Но также раскрывает и лучшее — нашу отвагу, нашу силу, наше милосердие! Пусть сегодня я увижу только самое лучшее в вас! А главное — пусть это увидит враг!
Настало короткое затишье, пока голоса в отдалении передавали последнюю фразу, и когда члены штаба Челенгорма дали понять, что обращение окончено, воины, все как один вскинули руки и исторгли громоподобное приветствие. Через миг Горст осознал, что вносит свой писклявый вклад, и замолк. Генерал сидел на коне, в знак признательности не опуская меч. Затем он развернулся от войска и поскакал к Горсту, его улыбка гасла.
— Хорошо сказано. — Ищейка нескладно сутулился в потёртом седле на косматой лошадке, дыша на сложенные чашечкой кисти.
— Спасибо, — ответил генерал, натянув поводья. — Я просто пытался сказать правду.
— Правда — она как соль. Люди любят отведывать её понемножку, ведь от излишка подурнеет любому. — Ищейка ухмыльнулся им обоим. Никто не ответил. — Кстати, кусок брони тоже ничего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});