— Прямо так уж! — обиделся за милицию Виктор.
— Да, конечно, не так, Витя. Но одно ты должен понять: это мое дело. Вот что: пойдем в комнату, ты там на тахте устроишься, я к столу с бумажкой и карандашом сяду, и ты еще раз расскажешь мне все. Может, какие подробности вспомнишь, новые детальки разные. Ведь ты — художник слова, ты же наблюдательным должен быть! А со стола потом уберем.
И все по новой. Виктор валялся на тахте и рассказывал, очень старался не упустить что-нибудь. Смирнов слушал, изредка записывая конкретные вещи: имена, места действия, фразы, отдельные слова. На этот раз трудились часа полтора.
— Мне бы сотку за труды, — потребовал Виктор, окончив повествование.
— Заработал, — согласился Смирнов. — Налью. Но позже. Ты сначала побрейся, душик прими, бельишко чистое надень. Я на кухне приберусь и налью.
Так и сделали. Когда бритый, распаренный и даже розоватый Виктор в чистой рубахе и свежих брюках явился на кухню, на столе стоял стакан с соткой, а рядом лежало румяное яблоко.
Уселись. Виктор быстро выпил и медленно жевал яблоко. Наблюдая за этим несложным процессом, Смирнов задумчиво сказал:
— Начать, конечно, надо было бы частым бреднем, с мелочевки, с маяты... Но ты у меня не в порядке. В запое, да и с хребтиной основательно переломанной. В тряпку они тебя превратили, которой пол вытирать. А ты должен быть злым, сообразительным, реактивным, как таракан. Есть предложение, Витя. Пойдем погуляем, а?
— А что? Можно и погулять! — храбро возгласил Виктор. После душа и сотки воспарил.
— Тогда так. Когда мы к тебе шли, я посмотрел на всякий случай, что и как. Вроде бы наблюдения нет. Но береженого бог бережет. Проверимся еще раз. Я сейчас пойду, а ты ровно через десять минут выходи и спускайся к Самотеке по переулку. Садовое напротив Цветного перейдешь, под мостом. Там хорошее пространство, и я как следует все рассмотрю. Встретимся на углу Садового и Трубной улицы.
Маленький-маленький Виктор переходил Садовое. У светофора постоял. Побежал, что хорошо. Ну, а людишки какие вокруг? Подходящие людишки. Поворот, и через Цветной. Кто там за ним из тех, с кем вместе Садовое перешли? В общем, чистенько.
— А теперь куда? — осведомился Виктор, подходя.
— А теперь, Витя, на пустырь, где ты конюха застрелил.
— Не пойду, — заупрямился Виктор.
Смирнов обнял его за плечи, заглянул в глаза, объяснил, успокаивая:
— Да что ты, дурашка! Там сейчас не страшно. — И повел.
И, действительно, не страшно. Пустырь был заброшенный, вздыбленный, и до того отвратительный, что даже дети на нем не играли. По-прежнему посередине возвышался трактор, как памятник неизвестным строителям, поставленный здесь навсегда.
— Откуда ты его увидел в первый раз? — спросил Смирнов.
— Вот отсюда, — Виктор остановился метрах в семи от трактора.
— А с какого места он гулять начал?
Виктор дробной рысью пересек пустырь и остановился, показывая, где был стрелок, остановился меж развалин кирпичного дома. Прихрамывая, доковылял до него Смирнов.
— Симпатичное местечко, — с удовлетворением отметил он. — Есть где завалиться. Ну-ка, поищи, Витя.
— А что искать? — спросил Виктор.
— Ты слабоумный у меня, что ли? Гильзы искать, гильзы! — возмутился Смирнов и присел на подходящий обломок стены. — Ищи давай, ищи.
Смирнов тихонько насвистывал "Дымилась, падая, ракета...", а Виктор на четвереньках перемещался между развалин, тщательно разглядывая замусоренную землю.
— Нашел! — вдруг ликующе завопил он, встал, выпрямился и воздел руку. В руке был миниатюрный аккуратный золотистый цилиндр.
— Благодарю за службу, — сказал Смирнов, взял гильзу, осмотрел, понюхал даже, а напоследок дунул в нее, издав жалобный свист. — Ну, пойдем дальше. Показывай теперь, откуда ты выстрелил.
Виктор остановился перед дырой в оштукатуренной и окрашенной в светло-зеленый цвет плоскостью, которая была когда-то стенкой жилой комнаты.
— Вот отсюда.
— А он где был?
Виктор отшагал шагов двадцать и замер, не дойдя до трактора метров пяти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— С этого места он дал по мне последнюю очередь, — сообщил он.
— Ясненько. — Смирнов подошел к трактору, осмотрелся. — Ну, допустим, он палил, палил в тебя из хорошей машинки "Узи" и промахнулся, что, впрочем, маловероятно. А ты — Сильвестр Сталлоне, Шварценеггер, Бельмондо, мать твою за ногу! — обернулся на мгновение, пукнул, трясясь от страха, навскидку и попал точно в сердце. Интересное кино! А теперь смотри.
— Куда? — с готовностью спросил уже слегка ошалевший Виктор.
— На стенку, у которой был ты. Что видишь?
— Ничего не вижу, — честно признался Виктор.
— И правильно, потому что на стенке нет ничего. А должно быть. В любом случае на такой площади должны остаться сколы штукатурки, следы от выстрелов. Их нет, Витя, и, следовательно, по тебе стреляли холостыми.
— Значит, он меня просто пугал? Значит, я застрелил безоружного?! ужаснулся Виктор.
— Ему было известно, что у тебя пистолет. И вряд ли бы он полез, зная это, на тебя с холостым зарядом. Ему просто подсунули "Узи" с холостыми патронами, а стрелял-то он в тебя всерьез.
— Я — тупой, наверное, Александр Иваныч. Ничего не секу, — признался Виктор.
— Ты и не обязан сечь. Я — обязан. — Смирнов еще раз внимательно оглядел окрестности. — Крутим нашу швейную машинку дальше. Когда ты вышел из пиццерии и шмыгнул в проходной двор, топтун на бульваре по "уоки-токи" сообщил об этом экипажу автомобиля, стоявшего на Сретенке. В нем сидели граждане, хорошо изучившие эту местность, и поэтому все твои хитрожопые финты им сразу же стали понятны. Автомобиль спокойненько въехал в переулок перед пустырем, и, когда ты появился, из него выскочил конюх с "Узи", а, немного погодя, незаметно для конюха, вылез еще один товарищ. — Смирнов, наконец, увидел то, что искал: среди заколоченных досками окон дома напротив было одно незаколоченное. Азартно рявкнул: — Пошли!
— Ищи, Витя.
Сейчас он знал, что искать. Согнувшись в три погибели, он пошел вдоль стен, внимательно глядя себе под ноги. Господи, сколько же человек оставляет после себя дерьма! Битая посуда, бумажки, тряпичная рвань, бессмысленное ржавое железо и собственно дерьмо, в первозданном смысле. Чтобы не вляпаться, Виктор, где надо, шуровал подобранной тут же хворостиной.
— Есть, — сказал он с тихой гордостью. — Эта гильза была длинней, толще, одним словом, большего калибра. Смирнов и ее, завернув в бумажку, спрятал в карман. Спрятав, продолжил монолог, начатый у трактора:
— Так-то, Витя. На чем я остановился? Да, еще один товарищ. Этот товарищ спокойненько пробрался сюда, на заранее облюбованное местечко, и стал внимательно наблюдать за вашим драматическим поединком сквозь оптический прицел ночного видения, присобаченный к хорошо смазанному карабину. Терпеливо дождавшись твоего выстрела, товарищ почти одновременно с тобой нажал на спусковой крючок. Вот он-то и не промахнулся. Потому что на таком расстоянии и с таким агрегатом в принципе нельзя промахнуться. Один раз выстрелив, он сделал два дела: убрал ненадежного сообщника, который мог расколоться в пограничной ситуации, и превратил тебя в жидкое удобрение, коим ты в настоящее время имеешь честь быть. Все, Витенька. Ты никого не убивал.
Виктор уже давно надеялся, что это так. Но, услышав железное смирновское "не убивал", почувствовал, как ослабли колени. Жаркая волна от солнечного сплетения пошла к лицу. Дошла, заставив дергаться губы и прикрыть глаза. Явилось освобождение, и захотелось бежать неизвестно куда. Но он, не двигаясь, сказал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Спасибо, Александр Иваныч.
Последний раз пересекли веселенький этот пустырь и стали подниматься к Сретенке.
— Как вы додумались до всего этого? — не выдержав, спросил Виктор.
— Ну, во-первых, я хоть и бывший, но все же полковник милиции, и сорок лет сыска чего-нибудь да стоят. А во-вторых, в твоем рассказе о милой встрече с таинственным охранным комитетом заинтересовала одна деталька. Подробно сообщая тебе о том, сколько липовых улик они навесили на тебя в связи со смертью Алексея, эти недоноски о реальном, казалось бы, убийстве упомянули вскользь, между прочим. Ну, а на пустыре все сразу стало яснее ясного: на расстоянии тридцати метров конюх с "Узи" не мог промахнуться, а ты пистолетом не мог попасть.