после всех моих перипетий с Сержем меня ни в коем случае нельзя торопить, ведь иначе я могла бы испугаться и в панике убежать куда глаза глядят.
В следующую субботу наконец распогодилось, и мы смогли возобновить съемки после двух недель практически постоянного ничегонеделания. За нашей работой наблюдала, впрочем на почтенном расстоянии, довольно большая толпа, и вдруг в небе послышался рокот двигателя: это снова летел Глен. Наши местные поклонники мигом ретировались, поскольку ожидалось куда более эффектное зрелище, которое им устраивал авиатор. Глен и в самом деле начал делать фигуры высшего пилотажа прямо над деревней — мертвые петли, бочки, виражи, перевернутый полет, а восторженные зрители, раскрыв рты, смотрели на все это, не издавая ни звука.
Самолет быстро набирал высоту, как вдруг его двигатель смолк и машина начала вращаться в воздухе, резко спускаясь. Толпа ахнула, наша съемка тут же прервалась, я, замерев от ужаса, решила, что самолет потерял управление… Лишь в последний момент, когда, казалось, все уже было предопределено, мотор вновь взревел, и Глен совершил идеальную посадку под оглушительные, восторженные крики всех присутствовавших. Я подбежала к нему, бросилась в его объятия, а он был поражен, увидев, что я вся в слезах — сначала от страха, а потом уже от облегчения.
На следующий день вновь ярко светило солнце, и, хотя было воскресенье, все согласились продолжить съемки. Мы отставали от графика, и потому требовалось использовать каждую минуту хорошей погоды, чтобы попытаться наверстать упущенное. Пока мы проходили по деревне уже в костюмах и гриме, вдруг почувствовали непонятно откуда взявшуюся враждебность со стороны местных, а когда операторская группа начала устанавливать на пляже свое оборудование, обернувшись, мы вдруг увидели, как на нас угрожающе надвигаются деревенские мужчины, вооруженные чем попало — вилами, граблями, заступами, булыжниками, дубинами… Женщины и дети шли позади них, что-то выкрикивая на своем корнийском языке, для нас совсем невразумительном, почти непонятном. Все сильно перепугались, но в чем дело, было непонятно.
— Стойте тут, ни с места, — сказал Глен. — Пойду разберусь, в чем дело. Он подошел к тем, кто вел за собой толпу, поговорил с ними несколько минут и вернулся с широченной улыбкой, что называется, до ушей. Когда мы набросились на него с расспросами, он ответил, пародируя местный диалект:
— Ден-та Гасподен. Не можно робыть в Гасподен Ден. Заборонено в Сватом Писании.
— О, боже правый!.. — простонал Поль Циннер, наш режиссер. — Мы, получается, в логове религиозных фанатиков, что ли?
— Да ничего подобного, — ответил Глен уже нормальным голосом. — Они простые, честные люди, вот и верят тому, чему их учат…
В общем, делать было нечего: собрав реквизит и аппаратуру, мы разбрелись кто куда. Поскольку все случилось рано утром, мы с Гленом решили воспользоваться тем, что я неожиданно освободилась от работы, и, наняв машину, пересекли полуостров, доехали до Тинтагеля. Там облазили развалины замка, в котором, согласно традиции, родился король Артур и произошла трагическая любовная история Тристана и Изольды. Когда я оступилась на одном из парапетов, Глен поймал меня, подхватив в свои объятия, а потом уже не отпускал, даже когда опасность миновала.
— Надо думать, ты понимаешь, что с нами происходит, верно? — пробормотал он.
Я отвернулась, потом сказала, уклоняясь от ответа:
— Мы не имеем права говорить об этом. Мы оба не свободны.
— Но ведь это происходит, ты же это чувствуешь, — настаивал он.
После некоторой паузы я медленно кивнула и промолвила:
— Чувствую…
Тогда он снова привлек меня к себе. Я покачала головой:
— Нет-нет. Пожалуйста, не надо. Лучше поедем назад.
Единственное, в чем я была твердо уверена, так это в том, что ни в коем случае не хочу снова кем-то увлечься… Мои влюбленности всякий раз заканчивались катастрофически. Сколько бы сил я ни тратила, стараясь достичь счастья с мужчиной, всякий раз что-то мешало этому, разрушало его, и у меня не было сил воспротивиться. Сейчас я ни о чем таком не хотела и думать, понимая, что не вынесу, если все повторится вновь.
Хорошая погода продержалась весь остаток недели, и мы благодаря этому смогли закончить съемки в Корнуолле. Второе место для натурных съемок находилось в Марселе. Я была благодарна представившейся возможности уехать из Англии и побыть вдали от Глена: так я могла отсрочить необходимость принять какое-то решение из-за углубления нашей взаимной привязанности.
Контраст между корнуолльской рыбацкой деревушкой с ее идеально чистыми улочками и многолюдным французским портом был невероятно разителен. Мы к тому же проводили съемки как раз на этой самой рю дез Анфан-Абандоне[288], в самом сердце квартала красных фонарей. На этой узкой улочке проститутки прохаживались туда-сюда безо всякого стеснения или просто сидели на подоконниках, назойливо навязывая свой «товар» одиноким морякам со всех концов Земли, сошедшим на берег с кораблей самых разных стран.
Обитатели этого района вели себя по отношению к нам не менее враждебно, чем деревенские жители в Корнуолле, правда, по совершенно другой причине. Тут вообще с большим подозрением относились к чужакам, поскольку все, кто принадлежал к низшим слоям городского населения, будь это мелкие воришки или сутенеры, опасались, что любой незнакомый человек может оказаться полицейским осведомителем. Риск физического насилия здесь был настолько реальным, что власти Марселя настоятельно потребовали от нас постоянно пользоваться услугами частных охранников. Мы были, конечно, немало напуганы всем этим и старались держаться вместе. Никогда прежде ни одна съемочная группа не была настолько спаянной, как наша во время съемок в Марселе. Хотя наши гостиницы и рестораны, куда мы ходили, находились в хорошем районе, мы никогда не появлялись на улице поодиночке, только по трое или четверо. В целом, несмотря на разные мелкие происшествия, когда у нас украли кое-какое оборудование или когда электрические кабели неожиданно, непонятно почему рассоединялись, что было опасно, нам удалось завершить съемки ровно за три недели, которые отводились по графику работ.
Фильм «Улица брошенных детей» был в конце концов завершен и готов к выходу на экран[289]. Хотя звуковые фильмы уже появились повсюду, этот немой кинофильм очень хорошо прошел во всем мире, в том числе и в Америке.
Пола Негри в фильме «Улица брошенных детей», 1929
Казалось, зрители в этой стране теперь были готовы простить меня… Между прочим, если бы мы выждали несколько месяцев до получения звукозаписывающего оборудования, наш фильм, вероятно, получил бы самый большой успех во всей истории кинематографа Великобритании. В то же самое время, несмотря на этот несомненный успех, дальше против меня сработал случайный