на меня — записную туристку. Он обратил мое внимание на Раннимед — место, где была подписана Великая хартия вольностей; на темные башни Виндзорского замка и на королевских лебедей, для которых сам король выбирает хранителя[286], обязанного обеспечивать их безопасность и давать им корм.
Было уже четыре часа дня, и мы наконец отключили двигатель, позволив лодке медленно скользить по воде, а затем остановились, чтобы вкусить чудесную трапезу из корзины, которую Глен заказал в Fortnum & Mason[287]. К тому моменту, когда мы стали потягивать горячий кофе из термоса, откинувшись назад на спинку кресла и наслаждаясь сигаретами и предвечерним солнцем, лучи которого все еще грели наши лица, непринужденный тон Глена постепенно сделался более серьезным.
— Расскажи мне о себе, Пола. Только не то, что говорят репортеру во время интервью. Расскажи всю правду. Что ты делаешь тут, в Англии, притом совершенно одна? Что не так с твоим муженьком, с этим князем, чтобы болтаться здесь вдали от него?
Он вдруг предстал передо мною как обезоруживающе искренний, достойный доверия человек, и в результате, совершенно неожиданно для себя, я поступила так, как ни разу не делала со дня, когда я оставила Сержа: начала обсуждать отношения с мужем и все связанные с этим трудности с совершенно чужим человеком.
— М-да, у меня точно такие же отношения с женой, — сказал он и затем шутливо добавил: — Можно сказать, мы с тобою в одной лодке!
Мы оба рассмеялись, а лодка плыла по течению спокойно и тихо, пока на реку не стала спускаться вечерняя прохлада. Тут Глен сказал:
— Пора возвращаться. Что ты предпочитаешь — скромный ужин в пабе в Ричмонде или возвращение в Лондон, чтобы успеть там переодеться и отправиться веселиться дальше?
— Ну, ты прямо-таки пират, — поддразнила я его. — Похитил меня на целый день, даже не спросив разрешения.
Смолкнув на минуту, я улыбнулась и вымолвила:
— Паб в Ричмонде.
— Я надеялся, что ты согласишься на это. Там такая скучища, где все эти претенциозные снобы. Дай-ка просветить тебя насчет еды, которую подают в этом пабе. Лучше во всей Англии не найти. Там есть одно блюдо — колбаски с картофельным пюре… Чистая амброзия!
Киностудия Elstree сильно отличалась от всего, к чему я привыкла в Голливуде. Она находилась в деревне, в окружении пашен и лугов, где мирно паслись коровы и овцы. Здесь не играло никакой роли, важна ли снимаемая сцена или как глубоко все поглощены съемкой: в четыре часа пополудни работа прекращалась, поскольку все отправлялись на чаепитие. Я обожаю чай, поэтому для меня этот обычай был очаровательным и весьма цивилизованным. В семь часов вечера все мы уже уезжали в Лондон, а деревня вновь обретала свой типично сельский вид: в дверях домов возникали старики и старухи, и никого из этих зевак не удивляло, когда какой-то барашек забредал на проселочную улочку, отбившись от пасущегося неподалеку стада.
Бо́льшая часть действия «Улицы подброшенных детей» (впоследствии в Англии и США этот фильм был в прокате также под названием «Обитель падших») происходила в Корнуолле, и поэтому мы отправились на эту южную оконечность Англии снимать натурные сцены в маленькой деревне и в ее окрестностях. Морское побережье, опасное и предательское, мало изменилось с той поры, когда местные жители были грозой мореплавателей: завидев одиночное парусное судно, оказавшееся в плену опасных прибрежных течений, они бросались наперерез ему, чтобы его ограбить. Едва мы появились в этой деревне, как начались дожди, порой они весь день не давали нам ничего отснять. Это ведь не короткие летние ливни, когда в промежутках между ними сияет солнце, а затяжные, проливные дожди, после которых небо остается затянутым облаками и все вокруг погружается в туманную дымку. Малейший просвет между тучами, когда все-таки немного развиднялось, заставлял нас суетиться в надежде, что удастся снять хотя бы небольшой эпизод. Но чаще всего, когда кинокамеры устанавливались и вот-вот ожидалась команда «Мотор!», очередной ливень портил все дело.
Мы жили в славном старинном постоялом дворе, и все местные конечно же относились к нам с огромным любопытством. Многие жители этой деревни вообще никогда не видели кино, поэтому не могли взять в толк, что это вдруг стало твориться в их родном селении. Правда, совершенно ясно им было одно: происходившее — это какие-то происки сатаны, а значит, грозило принести несчастье всем, кто соприкоснется с ним. Актеров уже самих по себе, без странного на вид кинооборудования, подозревали в том, что они служат черные мессы в честь сатаны, а значит, занимались колдовством. Ну, а при виде кинокамер и осветительного оборудования, да еще и грима у местных вообще отпадали всякие сомнения, что мы исполняем дьявольские ритуалы по его прямому повелению. В результате поначалу наш директор картины никак не мог убедить местных жителей участвовать в массовке. Впрочем, как только он повысил плату, случилось чудо: исчезло проклятье, не дававшее никому возможности сниматься.
Глен Кидстон прислал телеграмму, что прилетит в эту деревню, чтобы повидаться со мною во время уик-энда. Заканчивалась она так: «Выбери самое большое, самое плоское поле и посадочную полосу разметь белыми простынями». Когда его самолет начал кружить над деревней, все местные выскочили из домов, чтобы понять, что происходит. Тут же они уверились в том, что гнев божий грозит им с небес, поскольку не прогнали нас отсюда. Я выполнила все инструкции Глена, взяв напрокат невероятно много простыней у ничего не понимавшего хозяина постоялого двора, и Глен смог совершить идеальную посадку. Когда он снял очки и шлем, делавшие из него в самом деле существо с другой планеты, страхов у местных жителей поубавилось, так как они своими глазами увидели: это просто-напросто обычный человек.
Командор Глен Кидстон, 1929
Погода ухудшилась, и благодаря этому я была свободна от съемок в течение двух дней, которые мы с Гленом провели вместе. Небо затянули тучи, волнения в море не было и видимость была хорошая. Мы наняли катер и отправились из Фалмута вокруг мыса Лизард-пойнт к торчавшим из воды опасным скалам, дальше до возвышавшегося над океанскими водами мыса Лендс-энд, причалив затем в Пензансе, чтобы провести там ночь в очаровательном курортном отеле, расположенном на самом мысу, откуда открывался вид на спокойные воды залива Маунтс-бей.
Мне было приятно проводить с Гленом время, которое удалось урвать у работы. Он оказался очаровательным ухажером, вполне способным сохранять сдержанность, не слишком рьяно проявляя свои желания. Он был достаточно умен, чтобы понимать: