оказалось, каждое столетие демократического правления увеличивает склонность нашего современника к обусловленной кооперации почти на девять баллов. Поскольку средний показатель тут равен 65, девять баллов — довольно заметный эффект. Иными словами, результаты сравнения коммун, которые имели демократическое правление к эпохе Наполеона, с теми, которые получили его уже после французского вторжения, показывают, что жители «донаполеоновских демократий» примерно в два раза более склонны к обусловленной кооперации, чем демократий «постнаполеоновских» (83 балла против всего 42).
Конечно, в коммунах, которые рано приняли демократическую форму правления, могло наличествовать что-то другое, что вызвало преждевременное политическое развитие и объясняет современные психологические различия. Это не истинный эксперимент, потому что мы не могли назначать «демократическими» случайные общины.
Чтобы решить эту проблему, Марчелла и Девеш воспользовались случайным политическим потрясением. В 1218 г. герцог Бертольд V внезапно умер, не оставив наследника; тем самым он положил резкий, мирный и неожиданный конец династии Церингенов. Города в пределах бывших владений Церингенов оказались вольны развивать собственные формы правления, и во многих из них появились партисипативные или представительные институты. Между тем соседние династии никуда не делись, и их коммунам пришлось ждать для этого других подходящих случаев (некоторым — вплоть до прихода Наполеона). Смерть бездетного герцога дает нам требуемую случайность. Знание об этом историческом потрясении позволяет нам выявить — при помощи пары статистических уловок — только те исторические вариации демократического правления, которые, как мы знаем, фактически случайны, и посмотреть, могут ли они сами по себе объяснять современное разнообразие в склонности к обусловленной кооперации с незнакомцами.
И в самом деле, анализ подтверждает, что каждое дополнительное столетие демократического правления приводит к усилению обусловленной кооперации современных швейцарцев почти на девять баллов, что примерно соответствует полному анализу, приведенному выше. Похоже, что формальные демократические институты действительно делают население более склонным к обусловленной кооперации, по крайней мере в Швейцарии[637].
Моя мысль состоит тут в следующем: психология, все больше напоминающая психологию людей Запада, способствовала развитию более демократических и партисипативных форм правления, а эти формальные институты, раз появившись, двигали развитие психологии дальше, по крайней мере в некоторых ее аспектах, — возможно, тем, что еще больше снижали значение расширенных семей и плотных родственных сетей, поощряли обезличенную торговлю и усиливали конкуренцию между добровольными объединениями[638].
Самая западная религия
Протестантизм — это семейство религиозных конфессий, которые ставят в центр духовной жизни личную веру человека и его отношения с Богом. Роскошные ритуалы, огромные соборы, масштабные жертвоприношения и рукоположенные священники обычно играют в них незначительную роль и могут быть объектом открытого осуждения. Благодаря силе своего собственного выбора люди строят личные отношения непосредственно с Богом, в том числе читая и осмысливая Священное Писание самостоятельно или небольшими группами. Чтобы установить связь с Богом, протестантам не нужно почитать предков, великих мудрецов, религиозную иерархию или церковные традиции. В принципе, единственное, что чтут протестанты, — это Священное Писание. Во многих конфессиях религиозным лидером может стать любой человек, и для этого не требуется никакой специальной подготовки. Формально эти лидеры равны остальным прихожанами, хотя, конечно, их престиж может давать определенные привилегии. Спасение — потенциальная загробная жизнь — обычно достигается на основе внутреннего психического состояния человека, его веры. Ритуалы и добрые дела играют незначительную роль или не играют ее вовсе. Важнее всего намерения и убеждения, то есть то, что у человека в сердце. Мысли об убийстве, воровстве или прелюбодеянии часто сами по себе греховны. Ведущие протестантские конфессии подчеркивают также, что у всех людей есть призвание — свободно выбранное занятие или профессия, — которое уникальным образом соответствует их особым качествам и способностям. Усердно, терпеливо и дисциплинированно трудиться, чтобы исполнить свое призвание, — Божья работа. Порой она помогает человеку попасть на небеса, а иногда просто публично отмечает его как одного из избранных[639].
Ничего не напоминает? Я надеюсь, что это описание перекликается с теми психологическими моделями, которые мы искали и объясняли на протяжении всей этой книги: индивидуализмом, независимостью, моралью, не зависящей от межличностных отношений, обобщенной просоциальностью (равенством незнакомцев), неконформностью, сопротивлением традициям, виной (вместо стыда), трудолюбием, самоконтролем, ведущей ролью психических состояний в моральных суждениях и оттачиванием наклонностей в соответствии с выбранным занятием.
В XVI в. протестантизм смог добиться сакрализации психологического комплекса, который формировался в Европе на протяжении предшествующих столетий. Как я постарался показать, многие общества к тому моменту уже разработали индивидуалистическую психологию, которая воплотила в себе — хотя бы в зачаточной форме — психологическое ядро тех религиозных движений XVI в., которые вместе составили протестантизм. Сам Мартин Лютер был монахом-августинцем, работавшим в университете, расположенном в наделенном хартией городе Виттенберге (три добровольных объединения разом). Протестантские конфессии распространились так быстро отчасти потому, что их базовые религиозные ценности и мировоззрение хорошо сочетались с протозападной психологией той эпохи. Конечно, имелось много политических и экономических причин, по которым различные короли, герцоги и князья вскочили на подножку этого поезда: например, Церковь владела огромными земельными угодьями, которые эти правители могли конфисковать. Но такие действия сошли государям с рук отчасти потому, что протестантская вера находила глубокий отклик у важнейших слоев населения. Другими словами, процессы, которые я описывал на протяжении всей этой книги, — возникновение нуклеарной семьи, обезличенных рынков и конкурирующих добровольных объединений — подготовили европейскую почву для семян Реформации[640].
Конечно, протестантская Реформация не была внезапным происшествием, и ее не следует понимать как единое движение или событие. Вместо этого она представляет собой культурно-эволюционный процесс, в ходе которого единомышленники сообща создавали различные религиозные организации, каждая из которых имела свои собственные сверхъестественные верования, ритуалы и практики. Некоторые из этих религиозных наборов лучше соответствовали складывающимся психологическим моделям, чем соответствующие наборы в рамках Римско-католической церкви. Многие предвестники Реформации появились еще в Средние века. К примеру, специалисты, начиная по крайней мере с Макса Вебера, отмечали сходство между протестантизмом и цистерцианским орденом (основан в 1089 г.). Позднее, в XIV в., Джон Уиклиф в Англии утверждал, что христиане должны сами читать Священное Писание, не полагаясь на пап и священников. За век до Лютера он перевел Библию на местный язык — среднеанглийский. Как Лютер и его современники, Уиклиф чтил Августина и нападал на папскую иерархию и индульгенции. Хотя движения, подобные возглавляемому Уиклифом, выкорчевывали прежде, чем они могли пустить корни, протозападной психологии, развивавшейся во многих европейских обществах, они соответствовали лучше, нежели их католический конкурент. Осознав, что отчасти протестантизм стал ответом на перемены в психологическом ландшафте, мы можем понять не только то, почему он возник и распространился, но и то, почему