плачущие женщины — близкие родственницы приговоренных. Плач и рыдания женщин разносились по всему склону. И никто, ни одна душа не подозревала, что появившийся наверху офицер, ожидающий приближения процессии, был секретарь подпольной большевистской ячейки Стасов. Он спокойно курил папиросу и ждал момента, чтобы выполнить свое решение — умереть или освободить смертников. Недалеко от него, на выступе лестницы, конвой загалдел и остановился. По-видимому, офицер конвоя, выступавший впереди, устал и решил отдохнуть.
Марковцы заговорили о чем-то, кивая на плачущих родственников, и принялись издеваться над старушкой, упавшей перед ними на колени с поднятым вверх бледным лицом и сложенными, как на молитве, руками: она просила пощадить ее единственного сына.
— Эй, старуха, давай плачь повеселее! — дразнил ее разухабистый рыжий унтер-офицер.
— Голубчики… прошу вас… Ради бога прошу… Не убивайте!.. О матерях ваших буду бога молить!
Унтер-офицер выругался. Солдаты захохотали.
Молодой рыбак с разбитой щекой, на которой засохли струйки крови, выпрямился и через головы солдат бросил:
— Мама! Не проси! Кого ты просишь? Это же звери.
Рыжий унтер-офицер подбежал к рыбаку и стегнул его по лицу резиновой плеткой.
— Не смеешь, скотина!
— Пли! — скомандовал офицер, шедший впереди.
Огромное тело рыбака распростерлось на глянцевитых камнях площадки, кровь хлынула из ран, затем тонкой струйкой побежала вниз по ступенькам лестницы.
Раненый поднялся вдруг на локтях, дернулся и окинул мутными, расширенными глазами товарищей, как бы прощаясь с ними, затем упал, стукнувшись крутым затылком о камень.
Мать поднялась с колен и застыла на месте. Она с ужасом смотрела на всех, как бы не понимая случившегося, затем бросилась к убитому сыну, по ее ноги подкосились, и она упала. Какая-то женщина помогла ей подняться, но она опять упала, проползла прямо по крови к еще трепетавшему телу сына и закричала надрывным голосом:
— Проклятые! Убийцы! Господи, покарай их!
Прогремел выстрел. Старуха медленно присела и протянулась по выступам лестницы.
Сухощавый офицер с черными усиками одобрительно кивнул унтер-офицеру и отдал приказ следовать дальше.
Как только показались из-за ступенек головы офицеров, а за ними первые ряды солдат, около Стасова как из-под земли выросли еще восемь человек в новеньких английских мундирах. Они выстроились вправо от него на небольшом расстоянии друг от друга, не спуская глаз с конвоиров, уже вышедших на площадку.
Когда конвой поравнялся со Стасовым, тот крикнул:
— По конвоирам — огонь!
И не успели те опомниться, как раздался дружный залп. Оба офицера, шедшие впереди, упали.
— По солдатам! Не горячись! Не упускай гадов! — скомандовал Стасов и сам навел свой револьвер-автомат на дрогнувшую заднюю шеренгу конвоя.
— Товарищи, бейте проклятых! Бейте! — слышался яростный женский голос. То выкрикивала Аня Березко.
Стрельба, крики, шум раскатились по улице. Пули жужжали, срезая листья, разбитые стекла звенели.
— Э-э-э! Партизаны! Партизаны! — неистово кричали подростки, бегая по ту сторону парапета.
Перепуганные конвоиры смешались, бросились в разные стороны; одни бежали вниз по лестнице, грохоча сапогами, падали; другие, роняя винтовки, тянули руки вверх.
Один из вольноопределяющихся марковцев, с окровавленной шеей, пытался перелезть через парапет, но старый рыбак со связанными руками подбежал к нему и ударил его тяжелым сапогом.
— Получай, гадина!
Стасов на бегу приказал:
— Аня! Скорей освобождай людям руки! Петр Николаевич, помогите Ермолаю!
В городе поднялась тревога. Послышалась частая английская команда. Снизу по лестнице ударили пулеметы. Отовсюду к месту схватки бежали белые солдаты. На лестнице появился взвод английской пехоты.
Вскоре все рыбаки и их родственники скрылись вместе со Стасовым в узком переулке. Когда они добежали до первого дома, сзади них, из-за перил лестницы, поднялся во весь рост белый офицер без шапки и застрочил из автоматического револьвера.
Аню шатнуло в сторону, она пробежала несколько шагов. Казалось, она вот-вот упадет. Завернув за угол, она прислонилась спиной к стене. Запрокинув побледневшее лицо и прикрывая глаза, тихо проговорила:
— Все кружится…
Товарищи бросились к ней. На ее лбу, у правого виска, показалась струйка крови.
— Царапина… только голова все кружится, — прошептала Аня.
Ермолай поддержал ее и взял винтовку из ее слабеющих рук.
Подбежал Стасов.
— Аня, что случилось? — Он схватил девушку на руки и понес ее, увлекая за собой всех, к дому, через который они вышли из катакомб.
Пулеметная стрельба все усиливалась.
3
Березко вышел за широкий мол. День разгулялся. То и дело проглядывало солнце, поднимался ветерок, невдалеке ласково и певуче шумел прибой. Березко показалось, что он целую вечность не видел песчаного берега и не слышал, как шумит прибой.
Остановившись над обрывом, Березко смотрел на море, на бросающиеся на берег волны, и в душе вспыхивала обжигающая сердце тревога. Он вышел на тропинку и поспешил к дому.
Только что он свернул за угол первой улицы, как перед ним словно из-под земли вырос Асан-оглы.
— А! Мартына Федорович! Как твоя живет?
Нерезко от неожиданности остановился.
— Токта, Мустафа! Кемунда![13] — крикнул Асан кому-то, быстро вынул из кармана брюк серебряный портсигар и подскочил к Березко.
— Кури, дорогая Мартына Федорович. Самый лучший крымский папиросы. Дюбек лимонный папиросы! Кури!
— Иди себе! — глядя в упор, зло сказал Березко.
К ним подбежали два молодых татарина в засаленных английских фуражках. Они держали на плечах свежевыстроганную палку, на которой висели две небольшие бараньи тушки.
— Токта! — сказал им Асан-оглы.
Они остановились, исподлобья поглядывая на Березко.
— Ты куда идешь, Мартына Федорович? — насмешливо обратился к нему Асан-оглы. — Ох, как карашо! Ой, как ты плавал так далеко, те-те-те-те! — защелкал он языком. — Куда теперь дочка твой? Твой Анка?
Березко рванулся вперед и на ходу бросил:
— Ух, погань ты!
— Э, подажди, подажди! — протянул Асан угрожающе. — Ишь ты, как твоя хочет скоро ушел!
Он одним прыжком настиг Березко и вцепился в него, как злой пес. Рыбак сбил татарина с ног и бросился бежать в переулок. Но его уже окружали городовые и белогвардейцы.
Березко привели к белому двухэтажному дому, который резко выделялся своей архитектурой среди других строений и обращал на себя внимание своими широкими балконами, поддерживаемыми статуями рабов.
Рыбака бросили в цементированный подвал, где на сырой соломе сидели и лежали люди, освещаемые убогой керосиновой лампочкой.
Не успел Березко рассмотреть заключенных, как послышался грохот железного засова. Вошла группа офицеров англичан в сопровождении переводчика, плюгавого старика капитана с крысиной мордочкой.
Они поглядели на рыбака, что-то поговорили между собой и тут же ушли.
Березко повели на допрос.
Уходя, он слышал, как арестованные говорили друг другу вполголоса:
— Изуродуют!.. Такого человека!
— Это отчаянный рыбак…
Березко ввели в большую комнату, в которой стояли длинный письменный стол, несколько дубовых стульев и огромный кожаный диван.