в наших силах. Поддержим геройских подпольщиков, — сказал он, садясь на тумбу. — А как там у вас в городе?
Аня обрисовала работу подпольщиков, передала английские и белогвардейские толки о партизанах как об опасной для них сейчас силе и в частности разговоры о Колдобе. Подробно рассказала о белогвардейских массовых арестах, о том, как подпольщики освободили приговоренных к смерти рыбаков. Она также сообщила штабу о новых частях английской морской пехоты, их расположении и вооружении.
Ковров поблагодарил Аню, сказав, что их последняя работа в городе смело может быть приравнена к большому выигранному партизанами сражению. Он не спускал с нее своих проницательных глаз, радуясь, что эта девушка стала такой сообразительной и отважной.
Ковров отвел Аню в сторонку.
— У меня к тебе есть особый разговор, — сказал он.
— Какой?
— Дело очень серьезное, — вздохнул он и посмотрел ей прямо в глаза. — Я хочу просить тебя лично организовать переправу через пролив. Нам необходимо связаться с красным командованием. Сделать это, как мне кажется, можно только через рыбаков. Через Ермолая… Приведи его сюда.
— Хорошо, — ответила Аня.
Ковров передал указания для председателя подпольной ячейки Стасова и предложил Ане сегодня же на рассвете вернуться в город.
— Да, лучше уйти поскорее, — сказал подошедший Бардин, — а то белые могут нас оцепить, и неизвестно, сколько они нас продержат. Войска у них наготове.
Вскоре Аня оставила каменоломни и вместе с партизаном, хромым лазутчиком, который держал с ней связь, ушла в город.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Только на второй день вызвали Березко в ту самую комнату, где принято было «обрабатывать» неподатливых людей.
Господа английские офицеры и белогвардейцы ожидали рыбака. Один, плотный и сытый, затянутый широкими ремнями англичанин, расставив ноги, стоял у окна, затягиваясь папиросой, и с холодным равнодушием смотрел на море.
Второй, молоденький, с орденом на узкой груди, оказавшийся главой английской контрразведки капитаном Лорри, сидел за столом, погрузившись в кресло, и курил трубку, набитую крымским душистым табаком. Он просматривал какую-то английскую газету. На его смугловато-красном холеном лице выражалось удовлетворенное честолюбие завоевателя.
Третий был переводчик, белый офицер Коньков. Он сидел в стороне и дремал.
Когда Березко вошел в кабинет, капитан Лорри подобрал ноги, слегка выпрямился и долго не отрываясь, испытующе смотрел па вошедшего, потом предложил ему сесть.
— Ну, ты, все видел там? — спросил капитан Лорри у Березко на ломаном русском языке, многозначительно улыбаясь.
— Все видел! — резко ответил старик и сел.
— Нравятся тебе эти большевики?
— Да.
Раздался легкий стук в дверь.
— Войдите, — по-русски сказал другой англичанин.
В кабинет вошел суховатый мужчина, низкого роста, чисто выбритый, рыжий. На нем был черный старомодный сюртук и заграничные, с длинными носками желтые ботинки.
Это был меньшевик Пряников.
Он обменялся с англичанами через переводчика несколькими словами и затем обратился к Березко.
— Так вот, уважаемый викинг, — сказал он церемонно, — я представитель общественных организаций города. От профессиональных союзов.
Березко мрачно посмотрел на него.
— Мы решили с вами поговорить. Вы даровиты, смелы… Мы хотим вас спасти от смерти.
Они в упор посмотрели друг на друга.
— Вы неглупый человек, — сказал Пряников почти ласково. — Нужно жалеть себя. Вам будет хорошо.
— Кажи прямо! — потребовал Березко.
— Я хочу спасти вас от смерти!
— А я ж не умираю.
— Но, возможно…
— Я не хочу говорить с гадиной! — вспыхнул Березко.
Пряников растерялся и посмотрел на англичан, которые, слушая переводчика, только пожимали плечами.
Он, скрипнув ботинками, вплотную приблизился к Березко.
— А вы видели в подвале тех, кто «не желает»?
— Можете не пугать.
— Я вас спрашиваю: видели вы тех, кто не хочет подчиняться? — уже зло перебил его Пряников.
— Бачив. Ну и што ж?
— А то, что вам, старому человеку, не надо упрямиться. С вами считаются, вас уважают… Вы выступите против большевиков… Да, да! Вы будете клеймить их перед народом… Хвалить порядок, который устанавливают у нас иностранцы!
— Этого никогда не будет! — сказал Березко и повернулся к англичанам: — Што ему надо от меня? Што вам всем надо от меня? — с сердцем выкрикнул он.
Переводчик быстро перевел.
Лорри шагнул к Березко.
— Вечером вот здесь, в этой комнате, я отрублю тебе одну руку.
— И все равно не покорюсь!
— Что ж, завтра отрублю вторую.
— Все равно ничего не добьетесь!
— А послезавтра я сниму твою седую голову.
Березко резко отвернулся.
— Ну хорошо, хорошо! — процедил офицер-переводчик. — Я думаю, ты все-таки потом согласишься… Иди, тебя там ждут! Ты увидишь, кто тебя там ждет. Ты будешь все делать нам! Все!
2
Во дворе контрразведки слышались разговоры, грохот кованых сапог, удары топоров и треск бревен.
Березко, проходивший в сопровождении двух английских моряков по коридору с выбитыми стеклами, услышал эти звуки и замедлил шаги. Приостановился, окинул взглядом все, что делалось во дворе. Его измученное, с глубокими морщинами лицо нахмурилось.
— Гэ! Гэ! — отрывисто гаркнул белобровый, носатый матрос и ткнул Березко концом ствола в поясницу.
Березко молча двинулся дальше.
Двор был залит солнечным светом. Белые алебастровые стены, темно-красная крыша и серая мостовая выглядели празднично в золоте лучей.
Подходя к подвалу, Березко услышал знакомый, слишком знакомый голос:
— Тятя!
— Аннушка! — Вскинув голову, он увидел около серой стены подвала свою дочь со связанными руками, окруженную английскими солдатами и белогвардейцами.
Березко порывисто потянулся к ней и хотел что-то крикнуть, но не мог — ему сдавило горло. Его толкнули в подвал.
Вскоре всех арестованных выгнали на прогулку в прилегающий к подвалу длинный застекленный коридор. Впрочем, и здесь стекла были почти все выбиты. Прогулка была устроена для того, чтобы показать арестованным, какой конец ждет непокорных, не желающих подчиниться строгим приказам завоевателей…
Аня, находившаяся в коридоре женского отделения, высунувшись по пояс в окно, волнуясь, сквозь слезы что-то кричала во двор.
Десятки обросших, измученных и искалеченных пытками людей жадно глотали теплый, чистый воздух. Они видели прикованного к столбу тяжелой цепью могучего старого рыбака Березко.
Густые длинные усы его были строго опущены, из-под смушковой черной шапки свисали до самых плеч седые волосы. Длинная борода, белая, как замерзший водопад, лежала на груди. Рыбацкий пояс широко охватывал его кряжистый стан. На нем были огромные сапоги и черный непромокаемый плащ с капюшоном.
— Дочь моя, и вы, добрые люди! — сказал он, подаваясь вперед и звеня тяжелой цепью. — Нехай на огне палят меня. — Старик показал глазами на дрова, сложенные рядом, — нехай веревку надевают на мою старую шею, нехай на куски рубают мое старое тило… Но я не отрекусь от своего народа. Я ни