— Приступто был, только не сердечный, — Виктория стряхнула пепел и придвинулась чуть ближе к Вите. — Откровенно говоря, жуткая была история… Я до сих пор себя корю — ведь видела же, что с ней что-то не так, должна же была сообразить, а я ей — травки, травки попей, Настя… и домой пошла.
— Ой, нам всегда кажется, что мы могли что-то сделать, когда уже сделать ничего нельзя. Не глодайте себя понапрасну. Думаете, не надо вам было уходить? Откуда ж вам было знать? Не могли же вы сидеть рядом с ней все время. Насколько я понимаю, это уже вечером было?
— Ох, да, — Виктория осторожно провела указательным пальцем по густо замазанному тональным кремом подглазью. — Я к ней зашла перед уходом, чтобы письма передать, а Настя сидит вся на нервах, глаза блестят, лицо горит… Она только-только из мэрии приехала, ну… я и подумала вначале, что угощали ее там. Потом решила, что Вадик к ней заходил, понимаешь… И письмо — то, говорит, открывай и читай, у меня глаза болят… открыла, а она письмо тут же и отняла — уже, говорит, не надо, спасибо. Ну, я плюнула и ушла к себе, собираться, — Виктория допила ликер, подозвала официантку и потребовала двойную порцию. — А потом — выхожу уже на улицу — хвать! — сережки нет, вот одной из этих. Я конечно в ужасе обратно — серьги недешевые, — она снова неосознанным движением дотронулась до одной из сережек, — и самой жалко, и Димка убьет. Ну, вот так и получилось, что я-то ее первой и нашла.
— Сережку? — глуповато спросила Вита.
— Да нет же, Настю! Знала бы ты, какое это было кошмарное зрелище! Господи, я ведь даже слышала… за дверью, как все это произошло! Господи, как она крикнула, мне до сих пор этот крик по ночам снится! А потом я зашла… а она лежит, вся в крови… Ужас, Вита, сколько там было крови! Ох, нет, не могу снова все это в памяти будоражить!
— Так у нее носом кровь пошла что ли? Или горлом?
— Господи, да нет же! — воскликнула Виктория уже раздраженно. — При чем тут… Голову она себе разбила о стену, насмерть! Вернее, не о стену — о зеркало, зеркало у нее в кабинете большое висело… дорогое очень. «Веге» подарили на какой-то праздник, а Настя к себе утащила. В общем, нам сказали, что у нее был какой-то нервный срыв… вроде временное буйное помешательство, понимаешь?! Вот она с разбегу голову-то себе о зеркало и рассадила, — Виктория хмуро посмотрела на бокал, который поставила перед ней официантка. — Я потом еще удивлялась — почему о зеркало, а не просто о стену? Зеркало, естественно, вдребезги… а знала бы ты, как Настя с ним носилась, пыль с него сдувала. Она ведь собиралась выбрать момент и вовсе это зеркало домой увезти… уж очень оно красивое было, как старинное. Вот сидит в своем кабинете, и мысли у нее если не о работе и не о мужиках, так уж точно о зеркале этом. И так поправит, и так… каждый завиточек в оправе протирала три раза на дню. Вот уж действительно помешалась — чтоб у нее в здравом уме на эту вещь рука поднялась… ты что это, Вита? Плохо тебе?
— Да нет, нет, просто на минутку голова разболелась… Уже прошло, ерунда, — рассеянно ответила Вита и отпила кофе, на мгновение загородившись от Виктории чашкой. «Приди в себя, дура! — свирепо подумала она, чувствуя, что теряется. — Приди в себя, очнись!»
Письма, письма… кругом чертовы письма… Все они получали письма… Измайловы, Ковальчук, Лешко, письмо для Матейко… и четверо умерли самой, что ни на есть, странной и дурацкой смертью… как и Долгушин, и Огарова с мужем… и Лешко бы погиб, не появись тогда Наташа так вовремя… Самоубийства…
Вот она с разбегу голову-то себе о зеркало и рассадила…
Но ведь это случилось почти два года назад, Наташа тогда тихо-мирно работала в своем павильоне и ни о каких картинах и не помышляла! Значит, все началось давным-давно, была еще какая-то история, и человек этот уже работал… письма… Колодицкая ведь знала о письмах… возможно, даже больше, чем ей было положено. Допустить нервный срыв? Можно было бы, только на фоне всех прочих, поздних покойников что-то не допускается.
…действительно помешалась — чтоб у нее в здравом уме на эту вещь рука поднялась…
… и мысли у нее если не о работе и не о мужиках, так уж точно о зеркале этом…
А что там Наташа говорила? Когда она якобы «залезла» внутрь обезумевшего Константина Лешко? Что?.. Жажда смерти? Нет, не только. Вита напряглась, пытаясь вспомнить странные фразы, которые пересказывала ей Наташа на заснеженном волгоградском бульваре.
… что есть под рукой — все подойдет, о чем думаешь… последняя мысль, предпоследняя мысль… но сначала последняя, последняя, самая главная…
… и мысли у нее… о зеркале этом…
Колодицкая все переживала за свое зеркало — и умерла, разбив о него голову. А остальные? Ковальчук… просила сына наточить ей ножи, собиралась готовить мясо… — в результате нож и пошел в ход. Измайлов… судя по рассказу Наташи, он столярничал перед смертью… вспорол себе горло собственной стамеской (если ему не помогли), жена его (если не Измайлов ее убил и не кто-то другой) утопилась в ванне с замоченным бельем — ну, мысли о том, что у тебя в ванне белье плавает, вообще иногда невозможно из головы выкинуть, как любые домашние заботы…
И они улыбались, Вита, так счастливо улыбались… так страшно…
«Господи, я сейчас с ума сойду! Идиотизм какой-то!» — с отчаяньем подумала Вита, глядя на шевелящиеся губы Виктории, которая что-то рассказывала. Помада с них стерлась, и естественный цвет губ был бледным, почти таким же, как кожа, и граница между ними была почти незаметна. Она вслушалась в слова мачехи — Виктория говорила о том, как проходит учеба у ее дочери и с каким идиотом та сейчас встречается.
— Ты говоришь, письмо принесла своей Анастасии? У вас что, некому на почту бегать что ли и письма разносить?!
Виктория взглянула на нее раздраженно — она уже переключилась на новую тему, и возвращаться к старой явно не хотела. Но Вита уже решила вытрясти из мачехи все, что та знает, — другой возможности не будет, да и спросить больше не у кого. «Прерии надежно хранят своих мертвецов», — вдруг всплыла в ее голове фраза из какого-то старого фильма, и она невольно скривилась.
— При чем тут почта?! На почту другие ходят, просто письма тогда на вахте оставили, вот я и забрала, — Виктория отпила ликер и закурила новую сигарету, кажущуюся еще одним из ее длинных тонких пальцев.
— Так ей не одно письмо пришло?
— Нет, еще было для Вадика, от бабы какой-то, ну я и отдала Насте — пусть сама решает, что с ним делать.
— А-а, так он его, наверное, не получил, бедняга.
Если жив, то не получил.
— Ой, не знаю я, там в кабинете такой бардак был — все разбросано, бумаги порваны, какая-то кассета на куски разломана, кровь… о, Господи, Вита, ну не могу я про это…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});