передает не без хвастовства, вообще ему свойственного, одну из своих встреч с Булганиным в роли заговорщика против Сталина, снабжая ее технической деталью — разговор шел в автомобиле. Наконец, Хрущев проговаривается в другом месте своей речи, с озлоблением назвав бесследно исчезнувшего в дни смерти Сталина начальника его личной охраны и секретариата Поскребышева — «верным оруженосцем Сталина». Здесь чувствуется прямое указание на ликвидацию «верного оруженосца» во время событий, связанных со смертью Сталина.
То, что это были именно события, а не спокойная смерть от кровоизлияния в мозг на своей квартире, как сообщалось в официальном коммюнике от 5 марта 1953 года, подтверждает не только бесследное исчезновение «верного оруженосца» вместе со всем его аппаратом. Исчезают также комендант Кремля генерал-лейтенант Спиридонов, комендант города Москвы генерал-лейтенант Синилов, убирают командующего Московским военным округом генерал-полковника Артемьева, место которого занимает нынешний маршал Москаленко.
Едва ли могут быть сомнения, что Молотов, Микоян и другие не продолжали сидеть сложа руки после того, как на пленуме ЦК Сталин потребовал ничего иного, как их голов. По Хрущеву к группе обреченных принадлежал и Ворошилов («английский шпион» — по Сталину) и весьма вероятно, что к ней, после своих «автомобильных бесед», присоединились и Булганин с самим Хрущевым. Весьма демонстративные ссылки Хрущева на Семена Игнатьева, сидевшего спокойно в зале заседания XX съезда, который был в критический момент министром госбезопасности и должен был быть, по словам Сталина, «укорочен на голову», в случае, если он не докажет виновность арестованных врачей, тоже говорят сами за себя — заговорщикам удалось перетянуть на свою сторону и его.
Характерно, как Хрущев умело подчеркивает, что Маленков не имел отношения к заговору на жизнь Сталина. В то время как он называет всех своих коллег по Политбюро по имени и отчеству, «товарищу Маленкову» отводится в его речи совершенно определенная роль — роль сталинского преемника: ведь это он отвечает в начале войны Хрущеву, что не может послать на Южный фронт винтовок, это «товарищ Маленков» подходит к телефону и отвечает отрицательно, по поручению находившегося рядом Сталина, на запрос о разрешении отвода войск во время харьковской операции весной 1942 года. И сразу после этого преподносится эпизод, как «Анастас Иванович Микоян» попробовал сказать Сталину, что он, Хрущев, был прав в 1942 году.
Так в речи Хрущева освещена не только весьма своевременная для заговорщиков смерть Сталина при их активном содействии, но и подчеркивается, что Маленков и его группа к этой заслуге никакого отношения не имели.
Эти высказывания Хрущева не только освещают обстоятельства смерти Сталина, но и довольно ясно отражают состояние фракционной борьбы ко времени XX съезда.
В результате войны политическое соотношение сил в России значительно изменилось. Со смертью Сталина новая политическая ситуация начала раскрываться все яснее и яснее. Если до войны коммунистической власти противостояло стихийное недовольство народа и незначительные, чрезвычайно разрозненные мелкие группы самых различных направлений, то после войны появился третий, новый элемент в композиции сил, противостоящих диктатуре: явление реформизма.
Говоря о реформизме — явлении чрезвычайно широком и рыхлом — мы будем иметь в виду лишь то его радикальное крыло, которое с особой силой проявилось, прежде всего, как отражение общественного мнения в литературе, в искусстве, в скрыто и открыто провозглашаемых требованиях. Радикальными реформистами мы называем тех, кто стремится к коренным уступкам и реформам в государственном строе коммунистической диктатуры.
Одним из главных требований радикального реформизма является требование допущения второй партии, требование смены однопартийной системы на многопартийную. Это требование, широко распространенное в интеллигенции, хорошо известно Хрущеву, как видно из его бесед с французской социалистической делегацией весной 1956 года. Недаром в этот же период газеты «Правда» и «Известия» начали яростно отрицать всякие предпосылки для создания второй партии в стране.
Если вопрос «о второй партии» являлся и является основным требованием радикального реформизма, то в области сельского хозяйства это течение созвучно, хотя и не идентично, правой оппозиции конца двадцатых годов. В области промышленности, на базе широкого поля сравнений с положением Западной Европы и Америки, радикальный реформизм заимствует многочисленные идеи, появившиеся в среде правых социалистических партий Западной Европы, осуществивших ряд крупнейших реформ в первую очередь в Англии и во Франции.
Явление радикального реформизма в послевоенной России, несмотря на его политическую половинчатость и отсутствие законченной программы, настолько широко распространено, что власть вынуждена для привлечения, прежде всего, партийной и интеллигентской части этого течения идти на значительные уступки. Эти уступки в области труда общеизвестны. И суть даже не в самих уступках, а в том, что в условиях тоталитарного режима они не укрепляют, а ослабляют власть. Ибо при тоталитарном режиме политическая власть и управление всей экономикой находятся в одних и тех же руках, что неизбежно превращает экономическую борьбу в борьбу, по существу, политическую. Таким образом радикальный реформизм, часто даже того не желая, расшатывает власть.
Явление радикального реформизма в самой партии принято называть в СССР ревизионизмом. Как реформизм, так и ревизионизм обладают целым рядом различных политических оттенков, но основа ревизионизма, сама возможность его появления лежит во фракционной борьбе, в воссоздании различных фракций при однопартийном режиме. «Идеологического единства» явно уже нет. Оно сохранилось лишь у той небольшой части правящего слоя, который продолжает стоять на сталинских, по существу, позициях, продолжает внутренне защищать единоличную диктатуру, несмотря на развенчание «культа личности». Образование правящего слоя — вопрос, на котором мы уже подробно останавливались, — не дает и не может дать достаточной опоры этому течению партии. Главные представители этого течения, в лице, например, Молотова и Берия уже закончили свою политическую карьеру.
В президиуме ЦК на XX съезде победило другое течение, течение «среднего пути», базирующееся на целом ряде глубоких политических уступок узкому правящему слою партии (прежде всего, освобождение его от произвола органов террора) и предоставляющее ему известную инициативу и независимость в решениях, с целью, как это сформулировал Ф. Р. Козлов на XX съезде, поднять «у коммунистов чувство уверенности в повседневной практической работе», способствовать «повышению активности и боеспособности (подчеркнуто нами. — Н.Р.) членов партии в борьбе за успешное проведение коммунистического строительства». Требование укрепить «сплоченность», повысить организованность и боеспособность (его речь на XX съезде) было основным в стремлениях этого течения в партии, ибо оно понимало, что иначе ему не на кого будет опереться в предстоящей борьбе за сохранение своей власти. Для этого потребовалась, конечно, ликвидация «культа личности», для этого потребовалось снятие сталинского «эталона» с истории партии. Сваливая на Сталина все органически присущие коммунистическому режиму пороки и особенности, эта фракция попыталась найти средний путь для коллективного руководства,