в дни Октябрьской революции 1956 года никак не отразило теории о «новом классе». Венгерская коммунистическая молодежь и бывшая партийная интеллигенция в своих требованиях и декларациях нигде не искала сохранения за собой, хотя бы в малой степени, тех привилегий и прав, которые по Джиласу характерны для «нового класса». Если прав Джилас, что «новый класс» имеет свое собственное сознание и идеологию, То следы этой идеологии должны были бы содержаться в документах, появившихся в Венгрии в октябре-ноябре 1956 года. Наоборот, Октябрьская революция в Венгрии со всей ясностью показала наличие в венгерской коммунистической партии лишь меньшинства, стремившегося сохранить власть путем террора и насилия, и большинства, перешедшего сразу на сторону народа. Это большинство, оставаясь чуждым «пролетарской», «социалистической» культуре и живя в системе идей культуры национальной, проявило в полной мере ту тенденцию солидаризации с народом, о которой, как о характерном свойстве этого большинства, мы говорили выше. Нельзя забывать, что в коммунистической партии Венгрии накануне Октябрьской революции 1956 года насчитывалось около 900 000 членов партии.
В классовой теории историческая слабость марксизма проявилась с наибольшей силой, и именно в этом разрезе сильнее всего сказались ошибки Бухарина и его эпигона Джиласа. Бухарин и Джилас — оба коммунисты, познавшие опыт власти на самой вершине пирамиды, оба в разное время указали на неизбежность вырождения «пролетарской диктатуры». Заслуга Бухарина заключается в том, что он обнаружил (еще в 1923 году как «опасность») главнейшую причину этого вырождения — историческую невозможность создать социалистическую культуру.
Духовное творчество даже той части человечества, которая оказалась в сфере политического господства коммунистических партий, показало себя непобедимым, оказалось сильнее, глубже и, наконец, шире классовых рамок марксистской теории. Культура есть органическое целое, и подобно живому организму она развивается неразрывно с народным или национальным сознанием, являясь, таким образом, главной органической связью всего человеческого общества. Российская культура, в частности, несмотря на колоссальные творческие потери в течение всех сорока лет коммунистического господства, не утратила себя, осталась неодолима, как и сама идея России.
Марксистский подход Бухарина и Ленина к вопросу создания новой культуры (путем вовлечения в культурное творчество широких масс, путем создания технических кадров), основанный на одностороннем понимании возникновения культуры, как обусловленной лишь материальным, техническим развитием, объясняет причину исторического просчета коммунизма. Ибо большинство новых вовлеченных в культурное творчество слоев населения России вошли в силу своего сознания в систему российской культуры. «Социалистическая» культура осталась за бортом исторического процесса. Более того, все те, кто вошел в систему российской культуры, в силу непрерывной борьбы коммунистической партии с ней, неизбежно становились или становятся противниками коммунизма, часто несмотря на формальную принадлежность к партии. Таково положение большинства.
Меньшинство, оппортунистически относящееся к творчеству, образовав правящий слой, «политическую бюрократию», обрекло себя на вырождение. Единственным рецептом спасения для меньшинства стал ревизионизм.
Джилас подошел к социальным вопросам в системе коммунистической диктатуры еще с марксистских позиций, хотя и подверг их серьезной ревизии. Он обнаружил также меньшинство партии и назвал его новым, господствующим «классом». Как мы уже видели, «пролетарскую бюрократию» едва ли можно назвать «новым классом» — это правящий слой и в самой партии и в государстве. Если внести эту поправку в анализ Джиласа, где он нарисовал яркую картину разложения этого правящего слоя, то нельзя не признать, что Джилас внес много нового и верного в старую теорию Бухарина об опасности вырождения коммунистической партийной диктатуры. Так на базе исторического опыта была завершена разработка теории вырождения коммунистической диктатуры.
Подтверждению тех мыслей, которые впервые были намечены Бухариным, послужили процессы, происходившие в России после XX съезда и события в Венгрии и в Польше. Эти события показали, что у правоверных коммунистов не осталось никаких средств и аргументов для своей защиты против реформизма, кроме как «вышибание зубов», по образному выражению Бухарина. В то же время эти события подтолкнули развитие целого ряда концепций революционного и реформистского характера. И первые и вторые принимают теорию вырождения, но предлагают различные пути для социальной реформации общества. И те и другие вместе господствуют ныне в общественном мнении стран коммунистического блока по вопросам исторической перспективы. Несмотря на различие предлагаемых методов, цели остаются общими, ибо в своей основе они покоятся на национальноисторической культуре, культуре, которую не удалось сломить коммунизму.
Глава 39
Конец Сталина и XX съезд
Для истории партии последнего периода диктатуры Сталина имеет большое значение так называемое «Ленинградское дело». Под этим весьма условным названием стало известно многое о внутренней борьбе в партии в период 1948–1953 годов.
После смерти Кирова Ленинград стал вотчиной Жданова, скоропостижно и очень странно умершего в 1948 году. Характерно, что, давая на XX съезде партии те или иные объяснения о причинах гибели коммунистических вождей при Сталине, Хрущев ни словом не обмолвился об обстоятельствах смерти Жданова. В его секретном докладе Жданов вообще упоминается лишь в одном случае — как подписавший со Сталиным телеграмму из Сочи о назначении Ежова на место Ягоды, в связи с требованием усиленного террора (см. главу 32).
Вместе с тем Жданов многие годы рассматривался и как первое лицо после Сталина и как наиболее вероятный кандидат на место последнего. Смерть Жданова неразрывно связана с укреплением позиции Маленкова, продемонстрированным тем, что именно Маленков удостоился права читать основной доклад ЦК на XIX съезде партии осенью 1952 года.
Обращает на себя внимание, конечно, тот факт, что «Ленинградское дело» возникло в период возвышения Маленкова, т. е. непосредственно после смерти Жданова в конце 1948 — начале 1949 года. Как погибший Н. А. Вознесенский, так и М. И. Родионов, А. А. Кузнецов и Попков были ближайшими сотрудниками Жданова еще до войны.
Кузнецов сделал быструю карьеру — после войны он попал даже в секретари ЦК и, как сообщает Хрущев, ведал наблюдением со стороны ЦК за органами госбезопасности, т. е. занял положение Ежова накануне его назначения на пост народного комиссара внутренних дел в то время, когда участь Ягоды была решена. Кузнецов, еще задолго до войны выдвинутый Ждановым, выполнял фактически функции первого секретаря Ленинградского обкома в годы войны, в то время как сам Жданов, формально, ради традиции, установленной еще Зиновьевым, хотя и возглавлял обком, но фактически работал в Москве в Политбюро.
Кузнецов, а не Жданов, находился в Ленинграде в течение всей осады его немцами. Будучи бесспорно человеком незаурядных способностей, Кузнецов, в отличие от Ворошилова и Жданова, не растерялся в критические августовские дни 1941 года, когда распался Ленинградский фронт, членом Военного совета которого он был.
Вместе с генералом Козиным он всячески стремился остановить немцев на ближайших подступах к городу.