римляне захватили Альбион, убивая друидов и разбрасывая по дороге монеты (эти дороги они строили сами). Я понял, что мне эта римская монета напоминает: телефонный жетон советской эпохи.
«Ваш кузен не нумизмат, случайно? За эти годы мне ни разу не попалась русская монета!» – сетовал на судьбу Монти. Сплошной Древний Рим. В то время как ему хотелось найти что-нибудь древнерусское. Редкие древнерусские туристы на Альбионе не привыкли, видимо, сорить деньгами. В который раз Монти поведал о своем страстном желании побывать в России. И добавил все то, что в таких случаях обычно говорят британцы: нечто пафосное про жертвенную роль России во Второй мировой войне, про горнило истории и бремя страстей человеческих. Я представил себе Монти в Москве, с рыболовными удочками или без таковых и как его, без знания русского, ловят на крючок разные Настасьи Филипповны, сжигающие иностранную валюту пачками.
Мой кузен был заведомо не нумизмат, о чем я и сообщил Монти, распрощавшись, и двинулся навстречу с родственником. Даже если бы он и коллекционировал монеты, то заведомо не российские. Боюсь, что мой Саша совершенно не годился и на роль гида в Москве. И не только потому, что был робок в общении. Саша ненавидел Россию изощренно, художественно, во всех ее многообразных проявлениях. Саша был трогательной и поэтической натурой. Худой, как мыслящий тростник, он затягивался в пиджачки и джинсы на размер меньше, а его крашеные волосы – соломенные и торчком, под панка – делали его похожим на одуванчик. Он содрогался от каждого проявления грубости, жестокости, беспардонности, наглости и уголовщины. Все эти качества он отождествлял с ежедневной жизнью в Москве. Его отвращало не только население, продукты питания, но и климат. Климат был выражением российского хамства, рабской сущности нации и свидетельством вопиющего измывательства российских властей над человеческим достоинством. За день до приезда Саши в Лондон я расписал ему божественный апрель в Англии этого года и в ответ получил детальный отчет о склизкой мгле у него за окном, где уже которую неделю не переставая падает мокрый снег.
«Каждую снежинку я бы лично расстрелял из револьвера», – сообщил он мне конфиденциально. При любой погоде он ходил в английских бутсах на кожаных, довольно высоких каблуках – казалось, оступись, и он переломится пополам. На этих каблуках каждый проход по улице зимой по ледяным колдобинам асфальта (он подрабатывал редактурой в научно-популярном сайте) был физической пыткой и напоминал или балет Большого театра, или наказание шпицрутенами, когда тебя прогоняют через строй московской уличной толкучки. О Лондоне он мечтал с неистовой одержимостью, как иудей о Земле обетованной. Но при этом откладывал свой первый визит, как будто боясь разрушить собственные иллюзии. Недавно, однако, в результате длительной заочной переписки на сайте встреч и знакомств с одной резиденткой британской столицы он наконец решился, купил билет и получил визу. Любовные незадачи Саши обсуждались непрерывно всеми родственниками. Подозревали, что Саша в свои двадцать с лишним лет – все еще девственник. С девушками Саше действительно не везет. То есть он постоянно влюбляется. Но не в тех, кто готов ответить ему взаимностью. Так или иначе, объект его обожания об этом совершенно не догадывается: Саша не делает ничего, чтобы заявить о своих чувствах. В больших компаниях или даже у друзей он обычно сидит в углу и отмалчивается. На редкий флирт, из-за своей стеснительности, отвечает односложно. Саше нравятся девушки, похожие на иллюстрации к детским книжкам позапрошлого века, вроде эльфов неопределенного пола – образ, не слишком чуждый порнографическим журналам для гей-герлз. И действительно, у него на глазах такой андрогинный цветочек обычно подхватывала какая-нибудь дама-бутч со стрижкой ежиком, пока Саша вздыхал на расстоянии.
Зная за собой эту порочную нерешительность, он готовился к лондонскому свиданию с тщательностью джихадиста перед самоубийством. Все на нем было комильфо – согласно тому образу модного лондонского мальчика-денди в умах тех, кто шляется из одного московского клуба-андерграунда до другого. Рубашка без воротничка, жилетка, сверху кардиган, из-под пятницы суббота, а джинсы, узкие как спички, закачивались остроносыми туфлями испанского идальго. Устроив его в своей лондонской квартире, я соблазнился солнечной погодой и отбыл на побережье в Киль, лишь предупредив его, что погода в Англии меняется так же быстро, как идеологические увлечения прогрессивной британской интеллигенции. И посоветовал ему не забыть зонтик, отправляясь на свидание. Но Саше было не до зонтика. А жаль – я оказался прав: дневная апрельская благость в тот вечер в Лондоне сменилась на накрапывающий дождь с сильным северо-восточным ветром. Когда сутки спустя увидел его, в плаще-дождевике на фоне пронзительной голубизны солнечного дня, я понял, что эпохальная встреча в Лондоне закончилась проливным дождем по ночам в подушку. Случилось явно что-то катастрофическое. Он ждал меня у выхода с платформы, облокотившись на фонарь. На фонаре сидела чайка – первая замеченная мной в это утро. Трудно сказать, что эта чайка делала на станции, но Саша явно нуждался в исповеди. Мы зашли в отель Royal (мраморная доска у входа извещала нас, что здесь адмирал Нельсон провел ночь с леди Гамильтон; такое впечатление, что нет ни одного прибрежного городка в Англии, где леди Гамильтон не провела бы ночь с адмиралом Нельсоном, кроме тех отелей, где останавливался Оскар Уайльд); он заказал «двойную» водку – без томатного сока и «всяких блядей Мэри».
* * *
Интернетные дома свиданий, «лицевые счета» (если мне позволят вольный перевод названия сайта Facebook) и всякие другие «встречные» сайты, созданы для таких скромников, как Саша. Но такие, как Саша, – и главные жертвы этой иллюзорной интимности в ее разоблачительной сверке с реальностью. Его «заочная пассия» в переписке была иронична, немногословна и легкоранима. Эта девушка Софи работала секретаршей в какой-то благотворительной организации помощи африканским беженцам, но, судя по фотографии, была явно несколько другого, боевитого, я бы сказал, типа, из тех модных девиц ее поколения, кто поселился в эти годы в Ист-Энде. В этот район, трущобный и пролетарский в прошлом, со знаменитым блошиным рынком и бангладешскими ресторанами на Брик-Лейн, с конца восьмидесятых двинулись банды артистической богемы – там до сих пор население пестрое, и заброшенные фабричные помещения можно было снять за копейки под мастерские. Но это было давно, и вместе с мастерскими и студиями стали как грибы размножаться кафе и рестораны, обновились курьезные пабы, все эти якобы блошиные рынки стали страшно модными, богатые бездельники и звезды стали скупать недвижимость и выживать богему из ее трущобного гетто. Но хипповые, так сказать, демографические вкрапления остались.
Саша, естественно, про все это наслышался: в Москве знают то, что происходит в Лондоне, лучше самих лондонцев. В его