столь фатальны, как кажется. Лицо Саши, вопреки его собственным внутренним интенциям, векторам и импульсам, стало проясняться. В конце концов он снял плащ.
Мы вышли к пустынному пирсу, обычно облепленному рыбаками. Но в этот день тут красовался один-единственный рыбак – гигантских, впрочем, размеров, отлитый из бронзы, позеленевшей от морских ветров и дождей. Это было монструозное произведение местного скульптора послевоенной эпохи. Рыбак боролся с рыбами. Или они овладевали рыбаком? Рыбы тоже были гигантского размера. Одну из них рыбаку удалось оседлать так, что она вырастала у него между ног, свидетельствуя о его эротической мощи. Другие рыбины облепляли его со всех сторон так, что трудно было сказать, где в этой скульптурной оргии пролетарского фрейдизма начинается голова одной и заканчивается хвост другой. Я решил не комментировать другие синкретические аспекты символа рыбы, тем более что Саша с гораздо большим восторгом разглядывал настоящих живых тварей в рыбном магазине в двух шагах от пирса. На развалах льда среди морских водорослей были выложены местные дары моря, не превышающие европейскую квоту по отлову, но – всех видов и размеров, все чешуйчатые и панцирные, головастые и с клешнями, раскрасневшиеся от посмертного стыда. Тут же живая рыба бесстыдно плескалась в жестяном контейнере с морской водой. За углом плескалось само море, где нас, как я опасался, поджидал Монти.
* * *
Вся надежда была на то, что он сидит повернувшись к прохожим спиной, глубокомысленно уставившись в горизонт или в римскую монету. Не тут-то было. Монти снова вышагивал кругами в своем танцующем поиске античной валюты вдоль прибрежной полосы, но я не без основания подозревал, что он высматривает меня с кузеном на набережной. И действительно, стоило нам показаться из-за угла, как он стал махать руками и своей бейсбольной кепкой.
«Ahoy! Сюда, сюда!» – выкрикивал Монти. Мы приблизились. Я представил Сашу. Они пожали друг другу руки. Некоторое время Саша и Монти смотрели друг на друга, не шелохнувшись, в полной тишине (лишь шуршала галька под осторожный всплеск прибоя), как в ковбойских фильмах – в ожидании, кто первый рванет из кобуры с бедра пистолет. Образ Монти в виде усатого заматерелого мексиканского ковбоя-злодея в портупее рассмешил меня самого. Я хмыкнул, и Саша, заметив мою усмешку, вдруг покраснел, отвернулся и отошел в сторону, к воде. Он стал кидать гальку в море, но, снова перехватив взгляд Монти на себе, понял, что распугивает рыбу. Я, главным образом чтобы его успокоить, заметил, что с рыбой все равно сегодня дела плохи.
«Кто это вам сказал?» – нахмурился Монти.
«Нет чаек, – сказал я, повторяя рассуждения Питера. – Значит, нет рыбы».
«Чаек нет, но клев продолжается», – возразил Монти. И он стал рассуждать про приманки и грузила, где и когда какая рыба ловится на блесну, а какая на наживку. Рыба ловится при любой погоде: зависит от того, кто ее ловит и на какой глубине, сказал Монти. В блеске Сашиных глаз читался восторг, когда Монти вручил ему одно из удилищ. Он боялся дотронуться до мистического механизма оснастки. Монти стал инструктировать Сашу, пересыпая свою речь профессиональным жаргоном рыболовов: замелькали катушки, федеры, вертушки, спиннинг. Он стал демонстрировать Саше приемы забрасывания лески с наживкой на дальнее расстояние. Из чудака и эксцентрика Монти превратился у нас на глазах в опытного ментора с незаурядной спортивной сноровкой. Его лицо отливало загаром в послеполуденном солнце, седина на висках серебрилась, сильные руки ловко орудовали огромными удочками, когда он стоял в своих резиновых сапогах, расставив ноги, по колено в прибое.
Оставленный без внимания, я начинал серьезно скучать. Саша же глядел на Монти завороженно. Неясно, что его заинтриговало больше – сам Монти или его рыболовные орудия. В этом взгляде было восхищение, любопытство и одновременно смелость, выдававшая себя в скрытой улыбке, как будто он наконец догадался, чего он в самом деле хотел. Из-за его сдержанности и стеснительности Сашу часто принимали за надменного чудака, брезгливого и необаятельного. Однако стоит ему раскрыться (это происходит у него с редкими людьми, вроде меня), и нет на свете более обаятельного и отзывчивого существа на свете, чем Саша.
«Клюет! Клюет!» – закричал он, подпрыгивая от радости, как ребенок. И указал Монти на другое удилище рядом на треноге. Поразительно, как он, новичок в рыбной ловле, умудрился тут же углядеть глазом профессионала, что происходит с поплавком в ряби волн на таком расстоянии. Рыбак рыбака видит издалека. Монти подбежал к удилищу и стал орудовать катушкой, регулируя натяжение лески.
«А ну-ка», – и в воздухе, как отколовшийся кусок солнца, блеснула чешуйчатая добыча. В руках у Монти трепыхалась гигантская рыбина. Он держал ее за жабры, она виляла хвостом подобострастно и разевала рот. «Морской окунь», – сообщил не без гордости Монти и победоносно взглянул на меня. Как этот самый окунь, разевал от удивления рот и Саша, только этот разинутый рот выражал не бессловесное возмущение пойманной врасплох рыбы, а невероятный восторг. Я тоже был поражен таким экземпляром даров моря на полном, казалось бы, безрыбье. (Питер, с его теориями, был, судя по всему, большой сочинитель.) Через мгновение рыбина плескалась в ведре.
«Давай купим эту рыбу и зажарим ее на ужин», – сказал мне Саша, переходя от возбуждения на русский. Монти улыбался сдержанно, не без гордости. Но, расшифровав намерения Саши, рыбу продавать категорически отказался. Он готов был отдать ее даром. На этот раз отказывался Саша: для него идея покупки рыбы у Монти была как бы жестом восхищения талантом профессионального рыболова. Между ними начался шуточный торг. Монти предложил компромисс: он зажарит рыбу сам и приглашает нас на ужин. А за это – в качестве символической оплаты – Саша подарит ему русскую монету.
Саша в панике стал рыться в карманах пиджака, но, к своему стыду, ничего найти не мог. Он развел беспомощно руками, вывернул один из карманов наружу – в кармане оказалась дырка. Саша стал шарить сквозь эту дырку под подкладкой. Это был странный черный двубортный пиджак – под панка. Где он его откопал? И тут Саша выудил из этих двубортных недр и вытащил на свет свою находку. На ладони у него лежала монетка.
«Советский гривенник!» – сообщил он мне с гордостью, сам как будто удивляясь: откуда взялась советская валюта в панковском пиджаке? Монти взял монету осторожно, как коллекционер, двумя пальцами. Потом достал из внутреннего кармашка миниатюрную лупу и свою римскую монету: он сравнивал их в лучах послеполуденного солнца. Они выглядели совершенно одинаково, но римская монета оказалась, как ни странно, меньше по размеру, чем российская. Может быть, она просто истерлась за столетия.
«Это вам в виде сдачи», – сказал Монти. Он торжественно вложил юлианский «пятак» в ладонь Саши