Дэн всеми фибрами своей души старался избегать этих опасных мыслей, которые звали его в Лос-Анджелес. Но чем настойчивее он отгонял их от себя, тем чаще они возвращались. Воспоминания о доме и о любви преследовали его, когда он оставался наедине с самим собой, но больше — во сне. Сновидения эти были мучительно прекрасны, ведь они возвращали Дэна в те короткие дни перед свадьбой, когда для него и Джессики существовала только их любовь. Ему, как в свое время Джессике, хотелось остаться в этих снах навсегда, потому что там он был счастлив. Там он мог забыть о четырех годах пустоты и одиночества; там не было "до" и "после"; там не было Жаклин и сына. Но они были в реальной жизни и, просыпаясь каждое утро рядом с женой после таких снов, Дэн чувствовал себя так, будто совершил предательство по отношению к ним обоим, как будто изменил Жаклин с Джессикой.
Но ведь Дэн не любил Жаклин. Он женился на ней только, чтобы помочь этой бедной девочке, попавшей в беду из-за своей наивности. И еще, наверное, из чувства благодарности за то, что она выходила его после той катастрофы. Никакой любви здесь быть не могло. Привязанность, нежность, благодарность — да. Может быть, братская любовь. Только не то, что он испытывал к Джессике. Эти два чувства были совсем не похожи друг на друга. Он точно знал, что не любил Жаклин. Но почему тогда его снедало безмерное чувство вины всякий раз, когда он вспоминал о Джессике? Почему не хотел, чтобы жена догадалась, что он думает о другой?
Из-за этих преступных мыслей Уайтхорн стал замкнутым, отчужденным, будто воздвиг незримую стену между собой и своей семьей. Все чаще Жаклин видела его задумчиво-хмурым. В такие мгновения она старалась оставить его наедине со своими мыслями и не подпускала к нему никого из домочадцев. Да и у нее самой портилось настроение, едва она замечала, что Дэн снова ушел в себя. Ее терзала мысль о том, что она не понимает происходящего с мужем, которого очень любила. Вследствие чего она начинала считать, что недостаточно любит Дэна, раз не может понять, что он чувствует в тот или иной момент. Одно Жаклин знала точно: Дэн не слишком счастлив с ней, его что-то гнетет не только в ее обществе или в компании с ее родителями; но он чувствует себя не в своей тарелке на этой северной земле. Возможно, его не радовала даже искренняя, беззаветная любовь Чарли, потому что Дэн всегда знал, кто был настоящим его отцом. Всей душой Жаклин понимала, что она — совсем не та жена, о которой мечтал Дэн. Ведь любил-то он свою невесту; с ней он собирался прожить всю оставшуюся жизнь, если бы не эта ужасная катастрофа.
Дэн страдал от многочисленных "если бы…", обуревавших его сознание с тех пор, как он начал ходить. Жаклин мучилась от того, что не смогла сделать его таким счастливым, как он того заслуживает. И оба любили: Жаклин любила мужа, а он — свою бывшую невесту из прошлой жизни. Так они прожили еще несколько месяцев. Наступил октябрь 1988 года. Жаклин всем сердцем чувствовала, что ее и без того хрупкая семейная жизнь, построенная на обмане, рушится. Но винила во всем исключительно себя: она удержала Дэна в Кинг-Риверз — может, и не преднамеренно, но она сделала это. Она не достаточно убедительно уговаривала Дэна вернуться домой, когда он выздоровел; она согласилась пойти на обман из-за своей беременности. И наконец, она влюбилась в него, чего уж совсем не стоило делать — влюбилась в мужчину, который всем сердцем и душой принадлежал другой женщине. Дэн не счастлив с ней, он тоскует по дому, по невесте, по своей настоящей семье. И он, наверное, очень сожалеет о том, что остался в этой глуши, где даже телефон работает через раз, о том, что женился на ней из чувства благодарности, и теперь ему придется воспитывать чужого ребенка. А сейчас, когда способность ходить и твердо стоять на ногах вернулась к нему, он, скорее всего, сожалеет об этом еще больше. Иначе как объяснить его отчужденность, молчаливую задумчивость?.. Безусловно, это она виновата в том, что происходит, и она непременно должна исправить эту ошибку. И тогда у Жаклин созрело решение. Она сразу почувствовала огромное облегчение, будто стала выше своей боли. Оставалось только поговорить с Дэном — пережить этот разговор.
Лос-Анджелес, 1988
С тех пор как Дерек узнал о том, что Клер ждет от него ребенка, он стал сам не свой. Создавалось впечатление, будто в семье Стефенс появился брат-близнец Дерека — нервный, злой, раздражительный. Он цеплялся ко всем и каждому — ругался с сестрой и отцом, придирался к прислуге дома, устраивал некрасивые сцены с коллегами на работе. Иногда в порыве гнева швырялся вещами в людей, но после этого, как правило, очень сожалел о содеянном. Однако (что больше всех удивляло) не вернулся к своему прежнему образу жизни: казалось, он забыл о том, что в мире существуют красивые женщины и развлечения, связанные с ними; он больше не вспоминал о спиртных напитках и, может быть, поэтому его агрессия стала такой сильной. Дерек страдал без Клер, чувствовал себя глубоко виноватым перед ней, но его непомерная гордость мешала ему признаться в этом даже самому себе. Вот он и изливал свою злобу на окружающих, на весь мир и, наконец, на себя. А самым страшным для него было то, что ему некуда было деться ни от тоски по любимой женщине, ни от чувства вины перед ней, ни от злобы и обиды на самого себя. Ему было плохо, больно и одиноко — так что порой удавиться хотелось. Дерек считал, что никому нет дела до его беды, хотя на самом деле это было далеко не так. Всякий раз как Итон пытался вызвать сына на разговор, Дерек злобно огрызался и еще больше раздражался. Лаура тоже не могла оставаться равнодушной к душевным мучения брата, но просто боялась к нему подступиться, особенно, когда он смотрел на мир таким убийственно тяжелым взглядом. А это в последнее время бывало куда как часто. Она не знала, что с ним происходит, а значит, не знала, как помочь Дереку. И несмотря на то, что между ними не было настолько близких отношений, она очень любила его хотя бы потому, что он был ее младшим братом.
Кто знал бы, сколько времени все это продолжалось, если бы однажды Лаура, приехав с утра в офис "Уайтхорн Интерпрайзис"", не застала там брата. Это обстоятельство очень обеспокоило ее, поскольку с тех пор как Джефферсон дал Дереку второй шанс, тот не пропустил ни одного рабочего дня. Она прождала брата полтора часа, потом позвонила домой. Трубку взял дворецкий Стивен Дуглас.
— Дом семьи Стефенс…
— Стив, это Лаура. Дерек дома?
— Да, мисс.
Лаура подозревала это.
— Скажи ему, что мне нужно с ним поговорить.
— Одну минуту, мисс.
На том конце провода воцарилась тишина. Дворецкий отсутствовал так долго, что у Лауры кончилось терпение, и она уже решила, что связь оборвалась. А потому, когда в трубке снова раздался голос Стивена, она едва не подпрыгнула от неожиданности.