— Верни мне, пожалуйста, ключ от машины, — проговорила Клер, протягивая открытую ладонь.
— Я провожу тебя до квартиры, — отозвался он.
— Нет! — Со злостью выговорила она. — Сама дойду. Ключи отдай!..
Дерек положил ключ ей на ладонь, на мгновение задержав свои пальцы на ее руке. Он и представить себе не мог, насколько истосковался по ее прикосновениям. И едва только их руки коснулись друг друга, между ними будто искры электрические вспыхнули. Они забыли обо всем: о ссорах и обидах, о любви и ненависти. Осталось только желание и сводящее с ума одиночество, от которого некуда было деться и избежать которого можно было только вновь обретя друг друга. Дерек и Клер стояли в подземном гараже и пожирали друг друга глазами, потому что только глаза могли сказать им правду друг о друге, только глаза могли разрушить воздвигнутую ими же самими стену.
— Прости меня! — На одном дыхании произнес Дерек.
"Вот бы сейчас поцеловать его! — С упоением думала Клер, и от одной только этой мысли колени ее слабели. — Мне так хочется…"
— Прости меня, пожалуйста! — Эти спокойные слова Дерека, вторгшиеся в ее бессвязные мечты, вернули Клер с небес на землю.
— Что? — Спросила она, продолжая неотрывно смотреть на бывшего мужа.
— Прости меня, — вновь повторил Стефенс.
На этот раз до нее дошел смысл его слов. Она вернулась с небес на землю.
— Да пошел ты к черту, Дерек Стефенс! — Процедила Клер сквозь зубы. — Ты мне уже не нужен!
И, развернувшись на каблуках, пошла прочь. Ноги ее еще слегка дрожали в коленях то ли от слабости, вызванной приступом рвоты, то ли от мимолетного прикосновения Дерека. Но она шла, гордо распрямив плечи и благодаря Бога за то, что Дерек не может видеть ее яростных слез.
Кинг-Риверз, 1988
Дэн начал ходить в июле 1988 года. Конечно, ходил он с трудом, опираясь на костыли; безусловно, сильно уставал. Но зато теперь ему не нужна была помощь Жаклин, чтобы вывезти его на инвалидном кресле во двор или в сад. Его физические упражнения стали много разнообразнее, но Жаклин с еще большим упорством продолжала делать ему массаж. Дэн почувствовал себя более свободным и независимым. Теперь он мог гулять с сыном, а Чарльз был ужасно горд, что мама под большим секретом просит его присматривать за папой. Однако многое изменилось, но больше — сам Дэн.
Он все чаще стал задумываться о том, что было бы, если бы он вопреки своей гордости вернулся в Лос-Анджелес в инвалидном кресле и уже там спустя это же время начал ходить. Что если бы на месте Жаклин оказалась Джессика? Сложилось ли бы все так в Лос-Анджелесе, как сложилось все здесь, в Кинг-Риверз? Может, ему действительно стоило вернуться домой, а не прятаться в глухой деревне от всего мира? Отец нашел бы ему лучших ортопедов; он всегда был бы под наблюдением квалифицированных врачей, и, возможно, встал бы на ноги намного раньше. Потом женился бы на Джессике, и вместе они забыли бы эту историю, как страшный сон.
Но, говорил себе Дэн, Джессика не Жаклин. Кто знает, может, она и не стала бы так самоотверженно заботиться о нем, как это делала его нынешняя жена. У него не было бы такого чудесного сына, как Чарли, и таких родителей, как Джон и Элеонора. Ведь они приняли его, как родного — приютили в доме совершенно незнакомого человека и уважали даже тогда, когда он за их спиной якобы соблазнил их дочь.
Вполне вероятно, что, вернись он в Лос-Анджелес, ему пришлось бы работать в "Уайтхорн Интерпрайзис" и забыть о небе навсегда. А здесь он избавлен и от того, и от другого, хотя с небом ему не очень хотелось расставаться. К тому же если бы он вернулся домой в инвалидном кресле, его многочисленные родственники стали бы докучать ему своей неискренней заботливостью. Вряд ли ему понравилось бы, что люди перешептываются за его спиной, отводя жалостливые взгляды. Наверняка он и там прятался бы от людей, стыдясь показаться на глаза Джессике, испытывая чувство неловкости перед своими друзьями и родственниками, переживая, что не оправдал надежды отца, несмотря на их прохладные отношения. А работа в компании стала бы для него истинной каторгой. Уж лучше жить тут с Жаклин, Чарли, Джоном и Элеонорой, и пусть в Лос-Анджелесе все считают его погибшим. Здесь Каннингемы приняли его таким, каким он к ним попал — беспомощным, неуклюжим инвалидом. Они знали его только таким; им не нужен был другой Дэн Уайтхорн. Они страшились перемен, которые происходили с ним. И он прекрасно понимал их, потому что сам боялся перемен в себе.
Его угнетали сомнения. Если три с половиной года назад он не жалел о том, что не поехал в Лос-Анджелес, то с тех пор как смог пошевелить пальцами ног, все размышления его начинались со слов "если бы…". Это подавляло его, вызывая угрызения совести. Он чувствовал себя виноватым перед женой и сыном и постоянно напоминал себе, что он в долгу перед Жаклин — ведь она спасла ему жизнь. Но это мало спасало Дэна. Много раз Дэн пытался убедить себя, что он должен радоваться тому, что у него есть: маленькая, но крепкая семья. Джон стал ему, как родной отец, — и не удивительно; ведь если бы Каннингем не нашел его тогда в лесу, почти окоченевшим от жуткого холода, в глубоком обмороке, Дэн, возможно бы, погиб. Элеонора приняла его под свой кров, не зная, что он за человек, хотя могла просто сдать его в ближайшую больницу. А Жаклин выходила его, посвящая ему все свое свободное время. Поставила его на ноги в буквальном смысле слова, ничего не требуя от него взамен. И вдобавок подарила ему замечательного сына, без которого он уже не представляет свою жизнь.
И чем он хочет отплатить им за то, что они подарили ему вторую жизнь? Тем, что однажды он объявит о своем решении вернуться домой, где его никто не ждет? Тем, что бросит жену и сына ради женщины, которая уже, быть может, давно вышла замуж за другого человека? Нет! Дом Дэна Уайтхорна, наследника ювелирной империи и многомиллиардного состояния, теперь в маленькой деревушке, затерявшейся где-то в горах под Солт-Лейк-Сити. Теперь он зять простого крестьянина, у которого, кроме этого домика и крохотного клочка земли нет ничего. Уайтхорн убеждал себя, что сбылась его шутливая мечта, о которой он когда-то в непринужденной беседе во время полета говорил Максвеллу Колфилду, — стать последним из нищих. Возможно, он и не стал самым бедным человеком в мире, но во всяком случае его наследство давно уже поделили между собой кузены и кузины. Даже его место в "Пан-Американ" наверняка досталось теперь Максу.
Его терзала еще одна неотступная мысль — что Максвелл теперь сделал все, чтобы жениться на Джессике. Ведь с тех пор как Джессика выбрала его, Дэна Уайтхорна, Максвелл всем и каждому всем своим видом показывал, что его предал лучший друг. В то время Колфилд, казалось, отступил в сторону, смакуя свою обиду, но теперь все обстоятельства играли ему на руку. Он же, скорее всего, не упустил своего шанса. А Джессика? Как вела себя она? Что она думает? Чувствует? Ждала ли она его возвращения, когда уже никто не ждал? Как сложилась ее жизнь после его "смерти"?..